Он сделал шаг навстречу маньяку. И тот, огрызнувшись, отмахнулся страшными когтями, оскалился, но в глубине глаз была растерянность.
Степан припечатал его в лоб кулаком. Ноги маньяка оторвались от земли. Он пролетел всю комнату и со страшным треском ударился о стену, которая пошла трещинами.
– И я убью тебя, сволочь, – Степан рванулся к Фрэдди и еще раз занес кулак.
Фрэдди отпрянул в сторону, и кулак сделал еще одну брешь в стене. Но Фрэдди с потрясающей скоростью переместился и схватил Степана рукой за волосы, подвел к его горлу страшные лезвия.
– Ты понял что-то, но не все, жалкая тварь! Ха-ха. Во мне – выпитые души. Во мне их сила. И я сильнее тебя и в твоем сне.
Лаврушин подобрал торшер, сорвал абажур и, используя железяку, как дубину, бросился в атаку. Но торшер вдруг превратился в веревку и обвил руки и ноги Лаврушина, тот упал на пол.
– А вы проснитесь? – хохотал Фрэдди Крюгер так, что вибрировали и лопались оставшиеся целыми после «Кольта» стекла в книжном шкафу. – Не можете?
Страшное лезвие поползло по горлу Степана.
– Папочка злой. Папочка накажет вас, – приговаривал Фрэдди.
И пламень за окном разгорался еще сильнее. Послышался треск и потянуло дымом. Мир за окном принадлежал хаосу и разрухе. Его жег адский огонь. Лопались от жара дома. Клубилась черная зола.
– Папочка возьмет ваши души.
– Не возьмешь, – вдруг с неожиданным спокойствием, снизошедшим откуда-то сверху, произнес Лаврушин.
– Почему? – Фрэдди снова забеспокоился и вперил глаза в Лаврушина.
– Потому что опоздал.
Лаврушин не мог встать, опутанный торшером. Но он мог дотянуться до «пианино».
Когда он нажал на клавишу и прозвучал первый аккорд, Фрэдди начал меняться. Лицо маньяка сморщилось, стало бугриться, как пластмасса в пламени. Со следующим аккордом лицо начало оплывать.
– Нет! – заорал Фрэдди.
Он отпрянул от Степана и хотел вжаться в стену. И стена действительно стала продавливаться под его напором.
– Нет!!!
Прозвучал второй аккорд, и лицо Фрэдди стало стекать грязной слизью. На груди взбугрилась и лопнула грязная, пропитанная кровью и гноем рубашка в красную полоску.
Кровавый Маньяк издал вопль отчаяния, ужаса и полной безысходности.
Лаврушину на миг стало жаль его. Но он подавил в себе это чувство. И нажал еще на одну клавишу.
И появился огненный вихрь. Он закружился вокруг Фрэдди. Смел его полосатую рубашку. Пораженные друзья увидели, что тело Фредди бугрится вовсе не язвами – на самом деле это крошечные лица, пытающиеся вырваться наружу.
И они стали вырываться, рвя на клочки тело маньяка.
Он визжал, катался по полу. Вихрь терзал его. Погубленные души вырывались на волю.
Фрэдди, а точнее, то, что от него осталось, приподнялся на руках, и увидел перед собой сорванное со стены зеркало.
– Не-ет!
Зеркало было изо льда. И оно притягивало Фрэдди. Вот его руки коснулись стеклянной поверхности и будто покрылись инеем.
– Не-ет!
Но его уже засасывало туда.
Последней исчезла рука с ножами. И зеркало пошло узором трещин.
– Подействовало, музыкант ты наш, – воскликнул Степан, сидевший на полу и дрожащий, как на трескучем морозе. И голос его тоже дрожал.
– Все хорошо.
– Теперь когда эта сволочь вернется?
– Никогда, – уверенно сказал Лаврушин. – С этим врагом мы разделались.
– А с остальными?
– Остальные придут вслед за ним. Недолго ждать.
– Надо и отсюда бежать.
– Надо.
– Но как?
– Я знаю. Главное проснуться.
– Попытаемся.
Друзья одновременно вынырнули из сна. Комната была целая. Ссадины и царапины на коже – настоящие.
Они оделись. Собрались. Лаврушин встал в центре комнаты. Зажмурился. И его пальцы побежали по клавишам.
Вихрь захватил друзей…
Часть четвертая
Темные миры
– Догоните! Посадите ее на иглу! – послышался истошный крик.
По улице пробежала визжащая девица. За ней неслось пятеро бандитов, весь вид которых говорил о том, что они не просто бандиты, а бандиты распоясавшиеся, злобные, отпетые и ничего не боящиеся. Кто из них был с пистолетом, кто с кастетом, кто с ножом. Приказывал им по пояс высунувшийся из окна «Вольво» хорошо одетый мерзавец.
– «Сельва», Гарлем? – прошептал Лаврушин, прислоняясь спиной к стене дома.
– Черта с два, – покачал головой Степан. – Россия. Действительно, напротив был магазин с вывеской «Булочная».
Бандиты все-таки нагнали девицу, визжащую громко и отчаянно, затолкали ее в «Жигули», и те вместе с «Вольво» резво набрали скорость, завернули в переулок и скрылись из вида.
Друзья быстро сориентировались. Оказалось, что они действительно в России. В Москве. В переулке недалеко от Пушкинской площади.
На столицу опускались голубые стеклянные сумерки – время, когда очертания предметов проступают особенно четко, когда становится немного грустно и загадочно. Но только не здесь. Здесь было не до легкой грусти!
Пушкинская площадь и Тверская улица были забиты народом, как метро в час пик. И каким народом!
Под памятником Пушкина человек десять, со всеми удобствами разложив принадлежности, кололись наркотиками. Вокруг было уже десятка два полностью приторчавших.
Поодаль плечом к плечу стояли демонстранты с плакатами: «Свободу голубым», «Союзу лесбиянок России быть!», «Гаврилу Попова – в Президенты этой поганой страны», «Умрем, но не сдадимся».
Инвалидов бродило столько, что ни в одной богодельне не сыщешь. Они убого позвякивали орденами, трясли культями. У «Макдональдса» толпа панков и металлистов сноровисто переворачивала милицейскую машину. Рядом музыкальная группа с электрогитарами исполняла тяжело-роковскую песню – и грохот летел над Тверской такой, что друзья вспомнили берлинскую бомбежку. От таких звуков молоко сворачивается. И глаза из орбит вылезают. Такая музыка должна приравниваться к запрещенным видам оружия. Но туземцам она нравилась. Молодняк бился в экстазе, колотился головой об асфальт и добивал последние стекла на троллейбусной остановке.
Проститутки на Тверской стояли шеренгами. И какие проститутки! Это были полуголые, в черных чулках, жадно и страстно облизывающие губы, развратные, стреляющие глазами и беспардонно вцепляющиеся в прохожих шлюхи! Два милиционера, не обращая внимания на то, что трое бугаев выворачивают у прохожего карманы, ходили от одного уличного торговца порнопродукцией к другому с протянутой фуражкой, и в нее ложились все новые потертые деньги. Под деревьями в сквере целые толпы занимались любовью, притом откровенно и не стесняясь, а у порога кафе трое кавказцев насиловали пышнотелую блондинку. Та орала – больше для приличия, а, может быть, и от радости.
