Умно, но не слишком удачно сейчас, когда верховные семьи первого сословия присоединяются к Движению отречения. Завтрашние олигархи не станут пользоваться рыночными методами. Чиновников контролировать легче.
– Поэтому все признаки говорят о возврате к классовой структуре в форме пирамиды. Но какого типа будет эта социальная пирамида? – спрашивала социолог, полагая, что полностью завладела вниманием Хэмиша.
«Она определенно флиртует со мной», – решил Хэмиш.
– Что ж, хороший вопрос, – ответил он, чувствуя, что язык слегка отяжелел. Слишком хорошее вино. Его надо прихлебывать, а не пить залпом.
– Вот именно!
Она энергично кивнула, и ее ожерелья из золотых бляшек звякнули. Открытые в улыбке зубы казались невероятно белыми, она очень старалась, но Хэмиш начал находить ее чересчур навязчивой. А она между тем продолжала:
– Неужели наша поднимающаяся аристократия действительно хочет повторить ошибки, приведшие к восстаниям простолюдинов в 1789 году во Франции и в 1917 году в России? Зачем сосредоточивать в своих руках деньги и власть, если это заканчивается поездкой в двуколке на плаху?
У Хэмиша был на это ответ:
– Людовик Четырнадцатый и царь Николай были от рождения умственно отсталыми и не располагали сегодняшними средствами – огромным количеством микрокамер по всему миру и непобедимыми детекторами лжи.
«Или, – добавил его неслышный внутренний голос, – настоящим искусственным разумом. Но не будем упоминать это третье средство, обеспечивающее контроль сверху донизу».
– Что ж, насчет этого вы правы, – согласилась она. – Хотя сегодня камеры и машины правды приносят первому сословию столько же раздражения, сколько пользы: ведь они светят не только вниз, но и вверх.
– Да, но чтобы избавиться от этого, достаточно прекратить взаимность, – ответил он. – Контролировать информацию, убеждаться, что она движется только в одном направлении. Взять под свой контроль базы данных. Сглаживать ситуации, чреватые паникой, чтобы публика поддерживала патерналистскую «защиту». Добиться принятия законов о «неприкосновенности частной жизни», а потом подкупом открывать лазейки, так чтобы элита видела все, а законы о частной жизни защищали только ее.
Конечно, нужно будет запрограммировать еще многое. – Хэмиша несло. – Касты умных и знающих поймут, что происходит, и начнут жаловаться. Поэтому понадобятся массовая пропаганда и популистское негодование, направленные против ученых и других профессионалов, которых следует именовать заносчивой элитой. И наконец… когда гражданские служащие и технические специалисты потеряют доверие публики, надо отрезать остальные сословия от информационной петли, взять под свой полный контроль камеры и правительственные агентства – и voilá! Тирания, которая просуществует тысячелетия!
Женщина уставилась на Хэмиша.
– Ну, я бы выразилась несколько иначе…
– Если наверху видят абсолютно все, откуда берутся Ленины или Робеспьеры?
С улыбкой пригубив вино, Хэмиш почувствовал, что краснеет от своей неожиданно страстной речи. По правде сказать, это походило на изложение сюжета кинофильма какому-нибудь продюсеру, когда в несколько секунд возникает замысел, из которого может выйти хороший сценарий. Такой, в котором смешаны человеческая природа и вымысел и который… ну, большая часть которого – уже реалии.
Женщина-социолог заморгала.
– Не уверена, что Платон употребил бы слово «тирания».
«Ой! – Хэмиш вдруг понял, что все повернулись к нему и следят за его страстным выступлением. – Проклятие! Я так увлекся, что вывел аристократов злодеями! А дальше мне предстояло объяснить, как трое ловких героев приводят к крушению все здание… менее чем за 90 минут зрительского времени».
Он принялся есть, продолжая соображать. Как выпутаться?
– Нет, конечно, нет, – сказал он наконец, прожевав и проглотив. – На самом деле такая совершенная служба безопасности скорее всего смягчит жестокость будущих правителей. Нет необходимости в железной пяте, нарисованной Оруэллом в его романе. К чему суетиться? Идеальным правителям, всезнающим, которым ничто не угрожает, не нужна жестокость. Возникнет очень платонический рай.
Пожалуйста, – продолжал он, – вернитесь к вашим выкладкам о социальной пирамиде и конфуцианском усовершенствовании.
Она кивнула, явно стремясь продолжить, тогда как он хотел остановиться.
– Повторяю, мистер Брукман…
Со своей самой обезоруживающей улыбкой он коснулся ее руки.
– Зовите меня Хэмиш.
– Хорошо… Хэмиш. – Она чуть покраснела и застенчиво, очаровательно улыбнулась, прежде чем продолжить. – В двадцатом веке руководители Сингапура, Японии, а потом и Великого Китая искали незападный способ управления сложным современным обществом. Считая западное просвещение недостаточно гибким и слишком непредсказуемым, они создали хитроумные методы включения техники и науки – наряду с отдельно взятыми избранными аспектами капитализма и демократии – в социальный порядок, по сути своей остающийся традиционным и пирамидальным, без хаоса, трений и непредсказуемости, которые мы видим в Америке и Европе. Главным источником их вдохновения была история Азии, знавшая гораздо более длительные периоды спокойствия и благородного правления, чем Запад.
«Да, конечно, – думал он, пока она продолжала говорить. – Но имеет ли это значение, когда на сцене появляются умные машины? У них приоритет. И вначале человечеством будет легко управлять. Оно станет предсказуемым. Машины не будут ставить над людьми эксперименты или порабощать нас, хотя я много раз использовал это клише в книгах и фильмах. Нет, они захотят, чтобы мы были спокойны и чтобы нами правили люди, – причем легко смогут ограничивать это правление и указывать курс».
Хэмишу потребовались годы, чтобы прийти к такому выводу после десятилетий ненависти – к идее искусственного разума и сопротивления его распространению. Неизбежное он принял только недавно. Особенно когда понял… «Логика, приложимая к другим элитам, приложима и к новым ир-властителям. Они хотят получать от нас ресурсы, чтобы удовлетворять свои страсти и достигать своих целей. Помимо этого они хотят, чтобы их человеческие вассалы были довольны. Счастливы. Возможно, даже воображали, что они по-прежнему главные».
Женщина-социолог продолжала расписывать свои заманчивые иллюзии – между тем был съеден очищающий нёбо салат и подано главное блюдо: бифштекс из выращенного на ферме настоящего скота, восхитительно нежный, с кровью, – насчет того, что восточноазиатский аристократизм гораздо лучше любого другого феодального порядка.
