Вместе компания гуляла по Москве, посещала концерты, в общем – досуг был у всех общий. 2 августа договорились поехать покупаться и позагорать на Истринское водохранилище – у семейства Осиновских был автомобиль «Москвич», а Паша как раз получил права.
Выехали затемно, с рассветом были на берегу, расположились, распаковали провизию, открыли бутылки с лимонадом…
Ни вы, Гил, ни вы, Сейдзе, не знали, что в лимонад Паша подмешал ЛСД – входивший в моду на Западе наркотик, который, кстати, студенты-химики и открыли – получают ЛСД из вредителя – спорыньи ржи.
– Это ложь! – заявил Осиновский, Монасюк мысленно коснулся рукой его сердца – и Павел Абрамович затих, выпучив глаза и хватаясь рукой за грудь.
– Это правда, Паша! Вот показания твоего дружка Яши Велеха, одногруппника, который помогал тебе изготавливать ЛСД. А вот – Миши Струминского, соседа, который давал тебе журнал со статьей о новом наркотике.
Ну, и главное доказательство – уже через месяц ты учился не на химико-технологическом факультете, а на физмате, куда спешно перевелся. И знаешь, что интересно? в архиве сохранилось заявление в ректорат МГУ с просьбой о переводе… от 4 августа 1957 года.
Анатолий полистал документы дела.
– Я не буду говорить вам подробности, приводить доказательства, потому что и у вас, Гил, и у вас, Сото-сан, ума поболе, чем у Паши Осиновского, и вы оспаривать ничего не будете.
Так вот, ЛСД – препарат новый, известен был тогда больше по слухам. Осиновскому нужно было наркотик на ком-то попробовать. Но он, я так думаю, по незнанию и не совсем то изготовил, что собирался, и с дозой переборщил.
Думаю, лимонад достался мальчикам, так как накануне вы выпивали, ну, а Мио спиртного не употребляла. Так что жажда с утра мучила лишь вас троих. Ну, Паша, понятно, пил из своей бутылки. А теперь вопрос – как быстро подействовал наркотик?
Бейтс и Сото переглянулись.
– Через пять минут… – хриплым голосом сказал японец и откашлялся. – Если бы не это…
– Вопрос второй – вы помните, что творили?
Два старика опустили головы. И молчали.
– А ты… – сквозь зубы, шипящим голосом продолжал Монасюк, обращаясь к Осиновскому, – стоял и смотрел, сволочь!
– Да вы что! – на Осиновском лица не было, но чувствовалось, что он не врал. – Я пытался оттащить, но ведь их двое… Потом меня по голове ударили бутылкой, я вообще ничего сделать не мог…
– Но соображения, Павел Абрамович, ты не утратил… – вновь успокаиваясь, сказал Анатолий. Он собрал бумаги в папку, аккуратно подравнял их и закрыл обложку. – Ну, что вы делали с девочкой, почти ребенком – ни рассказывать, ни показывать фотографии я не буду…
Потом вы собрали все, что могло послужить доказательством вашего пребывания там – бутылки с отпечатками пальцев, обрывки газет с названиями и датами, ну, и прочее.
– Это все делал Осиновский, – пробормотал Бейтс. – Когда мы пришли в себя – мы ужаснулись – тело, кровь, обрывки одежды… Ну, а Павел как раз собирал все в багажник…
– А почему вы не увезли девочку в больницу?
– Так Павел сказал, что она мертвая… – Сото сглотнул комок в горле. – Она была вся в крови, не двигалась. Да мы подойти к ней побоялись!
– А вот сейчас я скажу то, что, увы, недоказуемо. Думаю, ты, Осиновский, знал, что она живая.
Но ты знал также, что твои дружки сядут в самолет – и фьюить! Улетят. Договоров о взаимной выдаче преступников у нас ни с США, ни с Японией не было. Следовательно, сидеть-то тебе одному! А полетит под откос твоя молодая жизнь… Тогда ведь могли и по максимуму – 25 лет тебе определить, Паша! Дело-то – политическое!
Ладно… Пятьдесят лет все-таки прошло…
Вопрос ко всем – кто придумал, как выманить паспорта, чтобы можно было срочно улететь на родину?
Сото кивнул в сторону Осиновского:
– Он. У нас после лимонада голова плохо соображала.
– Ну, и на машине своей вас отвез в аэропорт, проводил, верно?
Оба кивнули.
– Это ему убедиться нужно было, что вы – улетели. Истринская милиция опоздала всего на пару дней – вас, конечно, вычислили, но допросить не смогли – вы были уже дома…
А наутро он пошел с заявлением о переводе на другой факультет. И – концы в воду, даже если бы через какое-то время и заподозрили, что дело как-то связано с химическими технологиями, кто бы мог его разыскать? А, Паша?
Тишина стояла мертвая. Да и что тут скажешь?
– Ладно. Последнее, что я хочу сказать. Я был на могиле Мио, она так и состарилась в психиатрической больнице. Умерла два с половиной года назад. Но, очевидно, пришла в себя ненадолго перед смертью и назвала два имени – тебя, Паша, она не назвала. Ты же ни насиловал ее в зверской форме, ты даже пытался защитить… Поэтому и жуткие сны видели лишь двое из вас.
От себя я венок на могилу девочки положил. Да, а ее отец ведь вас фактически простил. Он хотел остановить колдуна, который собрался вас убить, но не смог. Это пришлось делать уже мне.
Осиновский! А ты чего хотел? Власти? Так ведь если человек получает абсолютную власть, рано или поздно он становится негодяем – в истории полно примеров этому! Впрочем, чтобы стать негодяем, тебе-то и власть не понадобилась…
Монасюк встал.
– Я выполнил обещание – защитить вас и спасти от смерти. Так что полученные от вас деньги я отработал. Мы в расчете.
А вас мне жаль. Жизнь свою вы прожили в страхе, и хотя стали богачами, что ждет вас?
Вы, Сото, рано или поздно умрете от руки своего племянника, которого очень любите и которому доверяете.
А вы, Бейтс, скорее всего после смерти так и не увидите, как ваша империя развалится – ее растащит по кусочкам. Саймон, я думаю, все-таки выберет фермерскую жизнь.
Ну, а такие авантюристы, как ты, Паша, никогда не умирают в своей постели от старости. И знаешь, это очень правильно!
Осиновский, Сото и Бейтс, завозились, вставая с кресел. Монасюк пошел к двери. Дернувшемуся к нему Бейтсу он сказал:
– Не стоит, руки я никому из вас не подам!
– Но за что вы так ненавидите нас? – с болью в голосе спросил Бейтс. – Мы ведь не понимали, что делали!
Монасюк сощурился:
– За то, что вы бросили ее там, в кустах. И не вернулись, когда пришли в себя.
За то, что воровски, украдкой сбежали из Москвы, вместо того, чтобы прийти в милицию.
И за то, что из-за вас она 47 лет прожила, находясь в ступоре и состарилась в психиатрической больнице. А ее отец так и не оправился от потери дочери. Достаточно?
Все трое молчали, опустив головы.
В дверях, обернувшись, Анатолий Васильевич добавил:
– Я положил на могилу Мио Неру особенный венок. Венок невинности и чистоты – он предназначен для умерших девственниц.
