В дверях, обернувшись, Анатолий Васильевич добавил:
– Я положил на могилу Мио Неру особенный венок. Венок невинности и чистоты – он предназначен для умерших девственниц.
И, вот еще что! Никогда не обращайтесь ко мне больше! Слышите? Ни-ког-да!
Монасюк вышел.
Он не хотел видеть, как эти будут уходить.
Каладжи Неру умер через две недели после событий на архипелаге Того-Паго. Согласно воле Неру, его похоронили рядом с любимой дочерью на Центральном мемориальном кладбище Джакарты.
Тем временем приближалось Рождество 2007 года.
Анатолий Васильевич Монасюк сидел на берегу, в шезлонге, прямо на полоске песка, омываемого волнами.
Позади него, за спиной, за невысоким холмом возвышался двухэтажный дом, окруженный изрядной величины парком. От дома, сквозь деревья, узкой полосой уходила вдаль, к шоссе, подъездная дорога.
Новая Зеландия, страна изумрудно-зеленых лугов, густых лесов, дымящихся вершин гор, страна вечной весны, а главное – страна грез юного Толика, воплотившихся в жизнь.
Когда он на днях впервые приехал сюда, его, как когда-то в Женеве, на крыльце парадного подъезда встретил весь штат его прислуги.
Словно бы ничего не изменилось…
Чуть впереди стоял Александр Лихтштейнер.
– Добро пожаловать, господин Анатоль! – он открыл дверь.
Тут же в холле его встретила хохлушка Галя – в переднике, с наколкой. Она сделала книксен, и Анатолий, рассмеявшись, поцеловал ее в разом зарозовевшую щечку.
Не было лишь Сергея Николаевича Селезнева и Николая. «В отъезде», – сказал ему Лихтштейнер, не уточняя, где именно находились самые доверенные люди Монасюка.
Анатолий посмотрел направо, где у причала покачивалась на волнах его новая яхта, и перевел взгляд вдаль, туда, где океанские просторы смыкались с невидимым сейчас горизонтом. Где-то там находилось место, где Анатолию пришлось выполнить самую трудную в своей жизни работу. Но теперь, когда все позади…
И тут прямо перед его лицом, может быть – на растоянии всего одного метра, воздух как будто подернулся волнением, и вот уже до боли знакомый образ возник и повис, слегка колыхаясь, и Анатолий даже закрыл глаза, надеясь, что ему померещилось; но нет – вот он – руками не потрогать, но тем не менее – вполне реальный… Анатоль!
«Я РЕШИЛ, ЧТО НУЖНО ПОПРОЩАТЬСЯ. И СКАЗАТЬ ТЕБЕ, ЧТО ТЫ ХОРОШО ВЫПОЛНИЛ РАБОТУ».
«НУ, СПАСИБО! НАДЕЮСЬ, ТЫ НЕ ОБЯЖЕШЬ МЕНЯ НОВОЙ МИССИЕЙ? ВЫПОЛНЯЯ ЭТУ, Я ЕДВА НЕ ПОГИБ!
«НУ, ВЕДЬ НЕ ПОГИБ! ДА ТЫ И НЕ МОГ ПОГИБНУТЬ!»
«ВТОРОЙ ОСКОЛОК, КАК Я ПОНЯЛ, ВЫШЕЛ НА ПОВЕРХНОСТЬ В АЛЬПАХ, И БЫЛ ЦЕНТРОМ, КОТОРЫЙ ПОМОГАЛ МНЕ И КОТОРЫЙ СТРЕМИЛСЯ УСТАНОВИТЬ РАВНОВЕСИЕ?»
«ТЫ ГОВОРИШЬ О ЧАСТИЦАХ ВСЕЛЕННЫХ, КАК О ЧЕМ-ТО ОДУШЕВЛЕННОМ. ЭТО НЕ ТАК. ВСЕЛЕННАЯ СТРЕМИТСЯ ВОССТАНОВИТЬ РАВНОВЕСИЕ ВСЕГДА, САМА ПО СЕБЕ, ЭТО ЗАКОН ЕЕ СУЩЕСТВОВАНИЯ И РАЗВИТИЯ. НО ИНОГДА ИНСТРУМЕНТОМ МОГУТ ВЫСТУПАТЬ И РАЗУМНЫЕ СУЩЕСТВА.»
«НУ, ХОРОШО, А ОСКОЛКИ ДРЕВНЕЙ ВСЕЛЕННОЙ, КОТОРЫЕ ПОЯВИЛИСЬ У НАС, ЕДИНСТВЕННЫЕ?»
«КОНЕЧНО, НЕТ. НО ЭТИ ЧАСТИЦЫ РАЗНЕСЛО ТАК ДАЛЕКО, ЧТО ВСТРЕЧАЮТСЯ ОНИ ВМЕСТЕ, ПРИЧЕМ НА РАССТОЯНИИ, КОГДА СПОСОБНЫ ВЛИЯТЬ НА НОВУЮ ВСЕЛЕННУЮ, КРАЙНЕ РЕДКО. В ЭТОМ УГОЛКЕ ВСЕЛЕННОЙ – ВСЕГО ВТОРОЙ РАЗ.»
«А ТОГДА, ПЕРВЫЙ РАЗ, ТОЖЕ…»
«НЕТ. В ТОМ МЕСТЕ НЕ БЫЛО РАЗУМНОЙ ЖИЗНИ. ВООБЩЕ ТАМ НЕ БЫЛО ЖИЗНИ, НО ЭТО НЕ ОЗНАЧАЕТ, ЧТО МОЖНО ДОПУСКАТЬ ВОЗРОЖДЕНИЯ ХАОСА. ТАК ЧТО ОПАСНОСТЬ ЛИКВИДИРОВАЛИ… ЕСТЬ, ЗНАЕШЬ ЛИ, МНОГО РАЗНЫХ СПОСОБОВ И МЕТОДОВ… ХОТЯ НА САМОМ ДЕЛЕ ТЫ ИХ – НЕ ЗНАЕШЬ…
Я ВСТРЕТИЛСЯ С ТОБОЙ В ОСНОВНОМ ИЗ-ЗА ТОГО, ЧТОБЫ НАПОМНИТЬ – ТЫ САМ ПО СЕБЕ – ОТДЕЛЬНЫЙ ВСЕЛЕНСКИЙ ФАКТОР, И ПОЭТОМУ ДОЛЖЕН БЫТЬ ГОТОВ К ТОМУ, ЧТО МОЖЕШЬ ПОНАДОБИТЬСЯ».
«КОГДА И КТО БУДЕТ ЭТО РЕШАТЬ?»
«НЕ ТЫ И НЕ Я! ВСЕЛЕННАЯ!»
Анатоль, как обычно, исчез беззвучно. «Хоть спасибо сказали, – усмехнулся Анатолий Васильевич. Отдельный вселенский фактор – надо же!»
Вот и придется помнить постоянно разницу между терминами «мочь» и «уметь». Умеет он многое, захоти – даже переделать мир, но не может ничего, потому что Вселенная – саморегулируется, и в основе изменений – стремление к равновесию.
Так что…
Нет, ну, себя он мог изменять. Да это и происходит сейчас – все удивляются, что господин Анатоль молодеет на глазах.
Наверное, можно омолаживать не только себя, но и детей, любимую женщину – хотя где она сейчас – его любимая женщина?
Его Джоли?
Грусть облачком коснулась мыслей и растаяла. «Когда же появится Селезнев?» – подумал он.
Главное – всегда и во всем соразмерять свои поступки. И помнить о прошлом. И поручить Селезневу…
Он отдернул ногу – волна вдруг докатилась до босых пальцев Монасюка, ласково омыла их и откатилась назад.
Жизнь продолжалась.
Но… почудилось, или сзади действительно раздаются голоса? Он повернул голову – солнце как раз садилось за его спиной, разглядеть что-либо было трудно, но вот, вырастая, появился один черный силуэт, второй, третий…
Он встал, не веря своим глазам. Шагнул вперед раз, два, споткнулся.
Не может быть!
Возле открытой веранды дома, перед столиком в шезлонгах сидели еще двое мужчин.
На столике стояли бутылки с пивом.
– Как думаешь, – сказал Николай, наклоняясь и наливая в кружки пенный напиток, – что сейчас там происходит?
Он прислушался к голосам на берегу.
– А ты сам как считаешь? – ленивым голосом ответил Селезнев.
По кромке песка бегали мальчишка лет восьми и девочка подросток.
Анатолий стоял на коленях, крепко обняв обеими руками за пояс Джолианну и уткнувшись лицом ей в живот.
Он сжимал ее крепко, он не мог поверить тому, что происходило.
Стоявшая в стороне Оксана, улыбаясь, смотрела, как Джоли, запустив пальцы в густые волосы Анатоля, гладила его по голове и шептала, шептала, шептала…
– Милый, родной, единственный мой… Я никому тебя не отдам, и я никогда не предам тебя… Ты – мой свет, мое счастье… Любимый мой!.. Я никогда, никогда-никогда тебя не оставлю…
От волнения она говорила по-французски, но дочь Анатолия прекрасно понимала все.
– Ну, будешь бить мне лицо? – спросил Селезнев. На этот раз он разливал пиво.
Николай засмеялся. И протянул руку Селезневу.
Тот шлепнул ладонью о его ладонь, и два хитреца, повернувшись лицом к берегу, жестом салюта подняли вверх наполненные кружки.
В Москве, в ресторане «Московская осень», готовились встретить приближающийся Новый год несколько человек из группы, которая под руководством Фостера Дони «разрабатывала» Монасюка на Алтае.
