«Пусть вся семья увидит, как я это сделаю, — подумал Фейд-Раус. — Я — их враг, так пусть меня знают таким, каким видят сейчас!» Он выхватил кинжал с коротким лезвием.
— Я не боюсь тебя, харконненская свинья! — крикнул гладиатор. — Твои пытки не причиняют боли мертвецу. Я умру от собственного клинка раньше, чем твои помощники дотронутся до меня. Но еще раньше я убью тебя!
Фейд-Раус усмехнулся, работая теперь кинжалом с длинным лезвием — тем, который был отравлен.
— Попробуй теперь вот это, — сказал он и сделал выпад той рукой, в которой был зажат кинжал с коротким лезвием.
Раб поменял положение ножей, отпарировал оба удара и сделал выпад против ножа с коротким лезвием, который держала рука в белой перчатке, ножа, который, согласно традиции, должен был быть отравлен.
— Ты умрешь, Харконнен! — рявкнул гладиатор.
Борясь, они кружили по песку. Там, где защитное поле Фейд-Рауса встречалось с полузащитным полем раба, вспыхивали голубые искры. Воздух вокруг них был насыщен озоном.
— Умри от собственного яда! — крикнул гладиатор.
Он пытался заставить руку в белой перчатке развернуть лезвие ножа в другую сторону, внутрь. «Пусть они это увидят», — подумал Фейд-Раус. Он послал вперед длинное лезвие и услышал, как оно беспомощно звякнуло о зубцы раба, торчащие в предплечье. На мгновение Фейд-Раус почувствовал отчаяние. Он не думал, что зубцы станут для раба преимуществом, однако они дали рабу подобие защитного поля. Что за сила в этом гладиаторе! Короткое лезвие меняло свое направление, заставив Фейд-Рауса вспомнить о том, что человек может умереть и не от отравленного клинка.
— Мерзавец! — крикнул Фейд-Раус.
Мускулы гладиатора отозвались на ключевое слово мгновенной расслабленностью. Фейд-Раусу этого было достаточно. Он открыл достаточное для проникновения длинного ножа пространство, его отравленное острие вспыхнуло, оставив на груди раба кровавый след. Яд был мгновенного действия. Раб пошатнулся и отступил назад.
«Пусть теперь она полюбуется, моя драгоценная семейка! Пусть помнят о рабе, который пытался повернуть против меня нож, считая его отравленным. Пусть удивляются, как на эту арену мог проникнуть гладиатор, способный на такое. И пусть знают, что никогда не следует быть уверенным наверняка в том, какая из моих рук несет яд!»
Фейд-Раус стоял молча и следил за замедленными действиями гладиатора. Они сделались теперь неуверенными, а лицо было отмечено печатью смерти. Раб понимал, что произошло и как это случилось: яд таился на другом клинке.
— Ты!.. — выдохнул человек.
Давая место смерти, Фейд-Раус отступил назад. Парализующее действие яда все еще не показало себя в полной мере, но замедленность движений человека говорила о его присутствии.
Раб кинулся вперед медленными, неуверенными шагами, будто его тащила невидимая веревка. Казалось, земля уходит у него из-под ног. Он все еще сжимал в руке нож, но лезвие его смотрело в песок.
— Придет день… один… из нас… тебя… настигнет! — выдохнул он.
Печальный стон сорвался с его губ. Он сел и завалился на бок.
Фейд-Раус прошел по затихшей арене, подсунул ногу под голову гладиатору и перевернул его на спину, давая возможность тем, кто сидел на галерее, видеть, как действие яда искажает черты. Но гладиатор успел вонзить себе в грудь свой нож, и, несмотря на обескураженность, Фейд-Раус почувствовал нечто вроде восхищения перед рабом за то усилие, которое он сделал над собой, чтобы преодолеть действие паралича. Вместе с восхищением к нему пришло понимание: «Вот что делает человека суперменом — ужас!»
Сосредоточившись на этой мысли, Фейд-Раус начал воспринимать шум, доносившийся с галерей. Присутствующие радовались с показной непринужденностью. Фейд-Раус обернулся и посмотрел на них.
Веселились все, исключая барона, который сидел, опустив голову на грудь, и графа с его леди. Они смотрели молча, на их лицах, словно маски, застыли улыбки.
Граф Фенринг обернулся к жене и сказал:
— М-да!.. Изобретательный молодой человек… Правда… м-мм… моя дорогая? Его… синтетические чувства очень остры.
Барон посмотрел на нее, потом на графа, потом опять уставился на арену, думая: «Кто-то смог так близко подобраться к одному из нас!» Потом страх уступил место гневу. «Этой же ночью я заставлю начальника рабов умереть на медленном огне… И если граф и его жена замешаны в этом деле…»
Фейд-Раус не слышал сказанного в ложе барона, ибо голоса, приветствующие его, окрепли и слились в едином вопле:
— Голову!
Барон нахмурился, увидя тот взгляд, который бросил на него Фейд-Раус. Медленно, с трудом сдерживая гнев, барон сделал знак молодому человеку, стоящему на арене над распростертым телом раба. «Дадим мальчику голову, он заработал ее, разоблачив начальника рабов».
А Фейд-Раус подумал: «Они считают, что оказывают мне честь. Пусть узнают, что думаю я!»
Он увидел своих помощников, приближающихся с ножами наготове, и махнул им рукой, приказывая удалиться. Видя их нерешительность, он махнул еще раз. «Они думают, что оказывают мне честь, отдав мне мертвую голову!» Нагнувшись, он скрестил руки раба вблизи того места, откуда торчала рукоятка ножа. Потом, вытащив нож, он вложил его в руки гладиатора. Проделав все это, он подозвал помощников.
— Похороните его вот так, с ножом в руках, — приказал он. — Этот человек заработал такую честь.
В золоченой ложе граф наклонился к барону и сказал:
— Широкий жест, вызов традициям. Ваш племянник обладает не только смелостью, но и стилем.
— Я боюсь, что он рассердит толпу.
— Вовсе нет! — возразила леди Фенринг. Она обернулась и посмотрела вверх, на окружающие их трибуны.
Барон отметил линию ее щек — великолепная цепочка девически упругих мускулов.
— Им нравится то, что сделал ваш племянник.
Наблюдая за тем, как поступок Фейд-Рауса становится известным на самых дальних ярусах, как помощники уносят мертвое тело гладиатора, барон начал сознавать, что женщина правильно оценила реакцию зрителей. Люди пришли в неистовство, хлопали друг друга по плечам, кричали и топали ногами. Барон рассеянно сказал:
— Я должен распорядиться о чествовании. Нельзя посылать людей домой, когда их энергия не нашла выхода. Они должны видеть, что я разделяю их чувства. — Он сделал знак своей охране, и слуга над ними взмахнул оранжевым знаменем Харконненов. Раз, два, три — сигнал к празднеству.
Фейд-Раус пересек арену и встал под золоченой ложей. Его оружие было спрятано в ножны, руки опущены по швам. Перекрывая непрекращающиеся крики толпы, он громко спросил:
