— Мы следовали регламенту момов, — подчеркнула Ариэль.
— Они же учат нас, — растерянно произнесла Джинни Шоколадка, — Не понимаю, о чем ты?
— Скажите, разве мы марионетки? — окидывая всех взглядом, выкрикнула Ариэль.
Дети выглядели смущенными. Ропот нарастал. Мартин почувствовал колики в животе.
Вмешался Джордж Кролик. Смуглый, черноволосый, острый на язык, он был очень популярен среди детей.
— Довольно, ребята. Мартин прав. Мы здесь для того, чтобы сделать эту Работу. И мы не марионетки. Считайте, что мы студенты.
Ариэль сжала зубы, но промолчала. Внезапно, против своей воли, Мартин почувствовал влечение к ней.
— Дело сделано, — сказал он. — Мы проголосовали. Мы идем.
Вместе с дневной учебной группой Мартин обедал в столовой, когда начался маневр.
Сначала дети восприняли его, как более глубокую вибрацию корабля, резонансом отдающуюся в их мышцах и костях.
— Ух ты, — восхищенно воскликнул Гарпал Опережающий Время. Он достал свой жезл и пустил его плавать по воздуху. Отклоняясь то в одну, то в другую сторону — в зависимости от маневрирования корабля, жезл медленно вращался и полностью овладел вниманием детей.
Вибрация нарастала. Когда толчки, спровоцированные работой двигателей, стали буквально сотрясать корпус «Спутника Зари», он начал издавать довольно-таки мелодичное гудение, по тональности близкое к мужскому баритону. Жезл повело к одной из стен. Дети почувствовали, что их «прижимает» и возбужденно зашумели, а спустя некоторое время и застонали, — когда увидели, что комната начала вращаться внутри корабля, будто бы была подвешена на шарнирах. Одна из стен стала полом, другая — потолком.
Торможение, порожденное ожившими двигателями, хотя и было незначительным — всего десять процентов g, оказало на них сильное воздействие.
— Меня сейчас стошнит, — простонала Паола, — Почему они не смягчат это для нас?
— Потому они помнят, что мы ненавидим мелочную опеку, — напомнил ей Мартин.
Через полчаса корабль вновь запел на ровной глубокой ноте. Мартин мог оценить состояние корабля, прибегнув к момерафу. Он видел, как неуклонно истощается запас топлива, как потоки частиц исчезают в бездонной черноте внешнего гасителя. Это был способ маскировки — вместо того, чтобы разбрасывать свои отходы в пространстве, тем самым увеличивая энергетические характеристики окружающего пространства.
Они направлялись туда, где трудно найти топливо.
Вернулась прежняя гравитация. Холлы и каюты наполнились жалобами и шумом возбуждения: полуодетые дети бегали, падали, ругались, гримасничали, пытались прыгать, снова падали и снова ругались.
Двое в первые же часы поломали себе кости. Их гипсовые повязки, наложенные момами в клинике, служили неназойливым предостережением всем остальным. Когда Мартин устроил общее собрание в учебной комнате, пострадавшие продемонстрировали свои трофеи.
Они поправятся через пару дней… Медицина момов могущественна. Однако пока повязки не сняты, они не смогут принимать участие в занятиях.
Корабль изменялся постепенно, как живое существо — когда никто за ним не наблюдал. Кроме всего прочего, каюты принимали ориентацию, как при потере невесомости.
Когда прошло первое возбуждение, дети уже не находили это неудобным. Психологически это было возвратом к прежнему образу жизни на Центральном Ковчеге, к тому периоду, когда они в течение года разгонялись до околосветовой скорости, удаляясь от Солнца. Не говоря уже о времени, проведенном на Земле…
Впереди изменения посерьезнее: два g — тяжкое испытание, но если уж они решились на вторжение в систему Масленки, то это должно быть для них даже занимательно.
Никогда они не видели Корабль Правосудия во всей его мощи и мудрости…
Но ведь «Спутник Зари» можно было представить и простым микробом, который пытается проникнуть в хорошо защищенное, необычайно могущественное существо, способности которого были неизвестны.
Теперь Мартин должен был ежедневно докладывать момам. Один из момов постоянно дежурил в учебной комнате, — тот самый мом, на котором Мартин по совету Джорджа Кролика и Стефании Перо Крыла решил нарисовать опознавательные метки для поднятия боевого духа экипажа корабля.
На церемонию нанесения метки, собрались все дети. Когда-то, перед тем, как покончить с собой, Теодор Рассвет написал о времени, наступление которого все с нетерпением ждали: «Мы наденем военную форму, мы нанесем на себя боевую окраску, мы принесем клятву, как в прошлом пираты или мушкетеры, и все это будет не игра, это будет по-настоящему. Подождите, вы увидите это.
Теодору подобная церемония уже не нужна. Но для других наступил предсказанный им волнующий момент.
Дети собрались на ярусах амфитеатра, который по команде Мартина вырос в учебной комнате. На их лицах и запястьях появились полосы белой и черной краски. «Чтобы убить серые чувства, безразличие и нерешительность… » Даже Мартин был в раскраске.
Мом плавал в центре комнаты. Внутри звездной сферы, вокруг белой точки — звезды Масленки — светился красный кружок. Мартин приблизился к мому с небольшими горшками белой и черной краски — в одной руке, и кисточкой — в другой.
— Дабы показать нашу решимость, наше новое положение, дабы укрепиться духом и обрести мужество, назначаем этого мома Матерью Войны. Мать Войны будет находиться здесь постоянно, каждый из нас в любое время может обратиться к ней за советом.
Наше время пришло.
Мартин нанес жирные мазки белой краски по одну сторону угловатой, лишенной черт головы мома. Другую сторону он аккуратно закрасил черным. Наконец, для усиления эффекта — это была его собственная идея — он нарисовал разделенный пополам круг — там, где должно быть лицо, так, что черная половина оказалась на белом фоне, а белая — на черном. Ничего серого, только альтернатива крайностей.
Разукрашивание закончилось. Мать Войны была готова. Мартин повернулся лицом к детям. Они стояли тихо, даже дыхание едва было слышно. Их лица показались ему суровыми и прекрасными — во власти дум и воспоминаний. Стоя перед товарищами, Мартин долго не мог оторвать взгляда от них.
— Луис Высокий Кактус и Ли Гора из исследовательской группы предложили новые названия для звездных систем. Масленку они предлагают назвать Полынью, Подсолнечник — Левиафаном, а Огненную Бурю — Бегемотом. Есть еще предложения?
— Ну что ж, хорошие имена, — почесывая песочного цвета бородку, задумчиво произнес Джой Плоский Червяк.
Никто не возражал.
