– Неделю? – решила не сдаваться Ада. – Месяц? Год?
– Нет-нет, – покачал тот головой. – Всего лишь до тех пор, пока небосвод не рухнет. Пока новые миры не возникнут у тебя во дворике.
Ну и хам! Девушка чуть не потребовала (хотя искушение было велико), чтобы сервиторы тут же уничтожили волосатого дикаря. Вместо этого она печально побрела домой, к себе в спальню – единственный уединенный уголок среди внезапного столпотворения, где и пролежала полночи без сна, сердясь на Хармана, тоскуя по Харману, тревожась о Хармане.
Вот и сейчас Ада повернулась, чтобы зайти в дом, как вдруг уловила краем глаза некое движение. Девушка оглянулась. Просто кольца вращаются? Или нет? Чистую синеву неба прочертила тонкая линия, словно алмазом чиркнули по стеклу. Затем еще одна – ярче, заметнее. И снова. На этот раз Ада увидела хвост алого пламени. Над лужайкой прокатились три глухих громовых раската. Прогуливающиеся ученики остановились и задрали головы. Кто-то указывал вверх пальцами. Даже сервиторы и войниксы замерли, оставив свои дела.
До слуха девушки донеслись визг и вскрики со склона за особняком.
Лазурный купол исцарапали живые огненные штрихи. Все они, пересекаясь, летели на восток; за некоторыми тянулись разноцветные косматые полосы, иные издавали ужасающий раскатистый грохот.
Небеса рушились.
Роковая война развязывается прямо в залитой кровью детской.
Тысячи раз бессмертные нисходили на землю поучить бестолковых людей, только и жаждущих быть втянутыми в новые, все более интересные игрища на поле боя. И вот впервые их встречает не благоговейный трепет, а грубое, молниеносное нападение.
Когда Муза, которую, видимо, затем и позвали, чтобы опознать непокорного схолиаста, вопит: «Вот он!» – Аполлон самоуверенно направляет на меня лук, однако не успевает достать ни единой серебряной стрелы. Гектор совершает стремительный прыжок, ударом клинка выбивает у бога оружие и всаживает меч ему в живот.
– Остановитесь! – кричит Афина, запоздало прикрываясь силовым полем.
Но Пелид уже преодолел ее защиту; один сокрушительный взмах – и быстроногий рассекает бессмертную от плеча до бедра. Вой богини можно сравнить разве что с ревом реактивного самолета. Каждый из нас, в том числе и я, падает на колено, зажимая уши ладонями. Каждый, только не Гектор. И не Ахилл. Эти двое не слышат ничего, кроме собственного гнева, бушующего в крови.
Аполлон оглушительно выкрикивает некую угрозу и поднимает руку, собираясь то ли отпугнуть Приамида, то ли выпустить испепеляющую молнию. Гектору некогда разгадывать божественные намерения: он заносит клинок обеими руками и наносит мощный удар слева (ну вылитый Андре Агасси в лучшие дни). Десница «сребролукого» бессильно повисает, из плеча брызжет фонтан золотого ихора.
Второй раз в жизни я наблюдаю, как Олимпиец корчится в муках и теряет богоподобный облик, превращаясь в черный вихрь. Ураган разражается нечеловеческим визгом, услышав который служанки опрометью вылетают из комнаты. Благородные троянки – Андромаха, Лаодика, Феано, Гекуба и Елена – бросаются с кинжалами на Музу.
Наружность Афины тоже подрагивает и начинает расплываться. Бессмертная изумленно пялится на свою разрубленную грудь и окровавленный живот. Затем выбрасывает руку вперед и стреляет в обидчика лучом энергии, способным расплавить голову Ахиллеса до состояния плазмы. Герой пригибается с ловкостью супермена – недаром боги сами накачивали его ДНК нанотехом, так сказать, изготовили по военному спецзаказу – и замахивается клинком по ногам противницы. Стена за его спиной исчезает в клубах пламени. Афина подпрыгивает и зависает в воздухе, однако не раньше, чем сверкающее лезвие перерезает Олимпийские мускулы. Левая ступня разлетается на куски.
На сей раз раненая вопит так сильно, что я теряю сознание. Напоследок перед глазами мелькает Муза – девятилетний кошмар всех схолиастов; перепуганная до соплей, она даже забывает о квант-телепортации, попросту удирая от пяти троянок и их кинжалов.
Через пару секунд я прихожу в себя. Попробуй не приди, когда сам Ахиллес трясет тебя, точно куклу.
– Сбежали! – рычит он. – Эти трусливые крысы взяли и смылись от нас на Олимп! Веди нас туда, Хокенберри.
Одной рукой он отрывает меня от пола. В горло упирается залитое ихором острие.
– Чего ты ждешь?! – надрывается ахеец.
Противиться нет смысла. Судя по зрачкам, сузившимся до размера булавочных уколов, герой уже невменяем. В этот миг Приамид перехватывает его запястье, и мои ноги медленно, но верно снижаются обратно на пол. Ахиллес отпускает меня и разворачивается с таким видом, что я почти уверен: Судьба решила сыграть злую шутку и быстроногий все же прирежет своего новоиспеченного троянского союзника.
– Друг мой! – взывает Гектор, протягивая к нему пустую ладонь. – Соратник по борьбе с бессердечным Олимпом!
Сын Пелея приостанавливается, тяжко дыша.
– Послушай!!! – грохочет Приамид голосом прирожденного фельдмаршала. – Наше общее и страстное желание – преследовать этих крыс в их логове и умереть в доблестной схватке, пытаясь низвергнуть самого Зевса, так?
Шальное выражение Ахиллеса не меняется. Его очи почти закатились, остались одни белки. Однако воин прислушивается. Вполуха.
– Беда в том, что наша героическая гибель повлечет за собой истребление двух великих народов, – продолжает Гектор. – Чтобы достойно отомстить за горькие утраты, необходимо воссоединить обе армии, взять Олимп в осаду и низвергнуть всех богов до последнего. Ты должен поговорить со своими людьми, Ахиллес!
Тот зажмуривается на мгновение, потом смотрит на меня и кричит:
– Эй, ты! Можешь перенести меня назад в ахейский лагерь?
– Да, – хриплю я.
Елена с подругами возвращается в осиротевшую детскую; кинжалы женщин не запятнаны – стало быть, Муза все же ускользнула.
– А ты убеди своих, – произносит Пелид, обращаясь к Гектору. – Заколи каждого начальника, кто откажется повиноваться. Я сделаю то же с аргивянами. Встретимся через три часа на том высоком кургане перед Илионом, ты знаешь, о чем речь. Вы, местные, нарицаете его Ватиеей, Лесным утесом, а мы и боги – могилою быстрой амазонки Мирины.
– Ясно, – откликается тот. – Возьми с собой дюжину лучших военачальников. Но войско пусть подождет в полулиге оттуда, пока мы не обсудим план сражения.
Ахиллес обнажает белые зубы, изображая подобие ухмылки:
– Не доверяешь мне, сын Приама?
– О нет, сейчас я убежден, что наши сердца соединили узы безмерного гнева и безутешной скорби. Хотя боль у каждого своя, в единый безумный миг мы стали братьями. И все же три часа… этого достаточно, чтобы остудить даже огонь общего дела. К тому же у тебя такой блестящий советник, Одиссей, сын Лаэрта, чья хитрость и красноречие давно известны за стенами Трои. Если он подвигнет тебя на предательство, как я узнаю?
