— Нет, у меня есть деньги. Пусти меня, я должен идти один.
Я пошел, и он не последовал за мной. За мной пошла тень моего брата. Не следовало разговаривать с ним вообще, многого не следовало бы делать.
В гавани меня ждала неудача. Ни один корабль не отходил в Оргорейн до полуночи.
На верфях было мало людей, да и те торопились домой. Я попытался заговорить с рыбаком, чинившим мотор в своей лодке, но тот отвернулся от меня. Его предупредили.
Наемники Тайба опередили меня, они должны меня задержать в Кархиде дольше трех дней.
До тех пор меня одолевали боль и гнев, но не страх. Я не думал, что приказ об изгнании может послужить поводом для казни. И когда пробьет шестой час, я стану легкой добычей для людей Тайба, и никто не закричит «убийство!», а скажет: «Правосудие свершилось».
Я сидел на мешке с песком в ветреной мгле порта. Море плескалось у пирса, рыбачьи лодки теснились у причалов, а на дальнем конце пирса горела лампа. Я сидел и смотрел на эту лампу и дальше в море.
Некоторых опасность возбуждает, но не меня. Мой дар — точный расчет и предвидение.
Сидя на мешке с песком, я рассуждал, сможет ли человек доплыть до Оргорейна.
Лед сошел с залива месяц или два назад, можно остаться живым в воде. До берега Орготы сто пятьдесят миль. Я не умею плавать. Оглянувшись на улицы Кьюбена, я понял, что ищу Аше в надежде, что он последует за мной. Стыд вывел меня из оцепенения, и я вернул себе способность рассуждать.
Подкуп и насилие — вот мой выбор, если я решусь иметь дело с рыбаком, который по-прежнему работал в своей лодке.
Впрочем, у него все еще не работал мотор. Далее — воровство. Но все лодочные моторы на замках. Вскрыть замок, завести мотор, вывести лодку из дока при свете ламп пирса и плыть в Оргорейн тому, кто никогда в жизни не управлял моторной лодкой, казалось глупым и отчаянным предприятием. Некогда я занимался греблей на озере Айсфут в Карме. Недалеко от меня стояла гребная лодка. Я побежал по пирсу, прыгнул в эту лодку, отвязал веревку, вставил весла и начал грести вглубь гавани, где свет лампы отражался в черных волнах. Отплыв достаточно далеко, я остановился, чтобы поправить весло в уключине. Я надеялся, что наутро меня подберет какой-нибудь орготский патрульный или рыбачий корабль. Но до этого предстояло немало погрести. Когда я склонился к уключине, слабость охватила все мое тело. Я подумал, что теряю сознание, и лег на корму. Меня победила слабость трусости. Я не знал, что трусость так глубоко лежит во мне. Подняв глаза, я увидел на конце пирса две фигуры, мечущиеся в электрическом освещении, и понял, что мой паралич объясняется не страхом, а действием ружья на пределе дальности.
Я видел, что один из них держит мародерское ружье. Если бы была полночь, он выстрелил бы и убил меня, но мародерское ружье стреляет очень громко, а звук выстрела потребовал бы объяснений, потому они использовали ультразвуковое ружье.
Я видел и знал, что это ружье дает заметный эффект в пределах ста ярдов. Я не знаю, на каком расстоянии оно поражает насмерть, но я, видимо, был близок к этому, потому что корчился на корме в страшных болях. Мне трудно было дышать. Ослабленное поле ударило в грудь. Но поскольку сейчас за мной, несомненно, вышлют из гавани катер, мне нельзя было сидеть, согнувшись над веслами. Тьма лежала перед моей лодкой, и в этой тьме я должен скрыться.
Я греб ослабевшими руками, все время глядя на них, чтобы удостовериться, что весла остаются в них: я не чувствовал рук. Наконец я выбрался на открытую воду с большими волнами. Здесь мне пришлось остановиться. С каждым гребком онемение моих рук усиливалось. Сердце колотилось, легкие, казалось, забыли как вдыхать воздух. Я пытался грести, но не был уверен, что руки мои движутся. Когда прожектор патрульного катера выловил меня из ночи, как снежинку на саже, я не мог отвести взгляд от света.
Они оторвали мои руки от весел, вытащили из лодки и положили, как выпотрошенную черную рыбу, на палубу патрульного корабля. Я чувствовал, что они смотрят на меня, но не понимал ни слова, разобрав только, как один из них заметил:
— Еще нет шестого часа.
Другой ответил:
— Какое мне дело? Король изгнал его, а я следую приказу короля.
Вопреки приказам по радио людей Тайба, оставшихся на берегу, вопреки возражениям свого напарника, боявшегося наказания, офицер кьюбенского патруля перевез меня через залив Чарисьюн и высадил на берег в оргорейнском порту Шелт. Сделал это он в отместку людям Тайба, пытавшимся убить безоружного, или же по доброте, я не знаю Иусут. «Восхитительное необъяснимо».
Я встал на ноги, когда серый орготский берег выступил из утреннего тумана, и с трудом пошел по улице Шелта, но, отойдя немного, упал. Очнулся я в сотрапезнической больнице четвертого района береговой линии Чарисьюн. Двадцать четвертое сотрапезничество, Сепнетти. Я убедился в этом, прочитав надпись, выгравированную орготским шрифтом в изголовии постели, на настольной лампе, на металлической чашке у постели, на столике, на одеяле и простыне. Подошел врач и осведомился:
— Почему вы противодействовали доте?
— Я не был в доте, — ответил я. — Это ультразвуковое поле.
— Ваши симптомы полностью соответствовали тому, кто отказался от релаксационной фазы доте.
Это был деспотический старый врач, и в конце концов он заставил меня согласиться с тем, что я использовал доте во время гребли, не сознавая, что делаю. Затем утром во время фазы танген, когда полагается лежать, я поднялся, тем самым чуть не убив себя. Когда все это было установлено к его удовлетворению, он сказал мне, что я выпишусь через один-два дня, и направился к следующей кровати. Затем зашел инспектор.
За каждым человеком в Оргорейне заходит инспектор.
— Имя?
Я не спросил о его имени. Я должен научиться жить без тени, как живут в Оргорейне. Я не буду оскорбляться, это тоже бесполезно. Но я не назвал ему своего имени по местности: до него никому в Оргорейне нет дела.
— Терем Харт? Это не орготское имя. Какое сотрапезничество?
— Кархид.
— Это не сотрапезничество Оргорейна. Где ваша въездная виза и удостоверение?
Где мои документы? Я, должно быть, немало побродил по улицам Шелта, прежде чем меня доставили в больницу. Там я оказался без документов, имущества, плаща, башмаков и денег.
Узнав об этом, я не рассердился, а рассмеялся: на дне сточной ямы гнева это бывает. Инспектора рассердил мой смех.
— Вы понимаете, что вы нуждающийся и незарегистрированный чужеземец? Как вы намерены вернуться в Кархид?
— В гробу.
— Воздержитесь от необдуманных ответов официальному лицу. Если у вас нет намерения возвратиться в вашу страну, вас отправят на добровольную ферму, где место преступным подонкам, чужакам и незарегистрированным, в Оргорейне нет другого места для подрывных элементов. Вам следует заявить о своем намерении в трехдневный срок вернуться в Кархид, иначе я…
