Прокатили весь рог бара к тонкому кончику и въехали в подсобку. Степан с трудом сдерживался от смеха — поехал, называется, на общевойсковые учения, вместо этого ему универсальный член покажут. Казус!
— Моя половина готова, — сообщил астреец.
— То есть..? — стало не до смеха Бумажному.
— Мы устроены следующим образом. Я — мужчина. Но половой орган принадлежит моей женской половине. Я её ношу в себе, как женскую руку в мужской перчатке.
— А-а как же сладостные битвы Венеры?
Половой партнер противоположно — мужская рука в женской перчатке. Мозги распределяются разно: девяносто процентов у перчатки, десять у руки. Один всегда должен командовать, иначе не жизнь будет, а сплошная полемика. Степан уже сожалеет, что спровоцировал и, разумеется, водки бы выпил. Нет проблем. Чем закусить? Рукавом занюхает. Показывай, коллега!
Художника чуть не опрокинуло на спину, когда перед глазами взорвалось сложнейшей жизнью. Так разворачивается скрученная в тугую спираль часовая пружина, можно было бы сказать, что так растет ветвистое дерево, если бы дерево вырастало мгновенно, морская анемона похоже выбрасывает щупальца, почувствовав у рта колебание жертвы. И красиво, и ужасает. Думать о том, что сия хитросплетённая пульсирующая форма является половым органом, совсем не хочется. Сила и возможности. Тем более астреец задел чуть гофру стены, а на ней, будто проеденное раскаленным железом, осталось тавро.
— Треклятая слюна Окуа-Да-ди-до-да-Дицы! Если заметят, с работы турнут. Улизнем отсюда.
Ссадив почётного наблюдателя у его столика, укатил к клиенту.
— Хоть бы стопочку предложил, — пожаловался уродцу-соседу, уцентрившемуся в привычной ему паутине родной планеты и с наслаждением высасывающему что-то шевелящееся под непричесанным носом.
«Нечисть!», передёрнуло его. Хотя наверняка милейшее создание и работает каким-нибудь безобидным энтомологом, подглядывает за бабочками. А бабочки у них охотятся на… Стоп! Не надо раздевать голого. Поменьше свободных ассоциаций — проще жить.
Не догадывался Бумажный, что было бы с его уродцем-соседом, увидя он перед Степаном картофельную стружку обжаренную «фри». Откуда он родом, в таком виде традиционно геометризируют и хоронят мужчин (откуси от своего мёртвого дедушки, землянин!) (умерших женщин в качестве совершенной жертвы традиционно скармливают, мягко выражаясь, бабочкам). Обморок (длящийся два года) ещё хорошо. Но они стреляются с лёгкостью. То есть впадают в четверть-мёртвое состояние на двести лет.
— Теперь понял? Мне в скале сделать дыру, что тебе нарисовать символ трёхлунного бытия, обнимающего тени.
— А я ещё не знаю какой у вас символ бытия.
— Никто не знает.
— Как же рисовать, если никто не знает?
— Поэтому рисуют, потому что не знают. Церемония такая.
На Земле японцы с чаем на чайной церемонии так же мудрят, вместо того чтобы его пить. Пожалуй, тема искусства, как всегда, интересней прочего. Ну, летают крейсеры туда-сюда с шестиствольными пушками, ну стреляют по сторонам искрами, что сырые поленья в костре, — скукота.
Хорошо, разбираемся дальше. Выходит у них тут все абстракционисты? Нет фигуративного искусства? Астреец не улавливает, с чем едят фигуративность? Пришлось остограммиться и объяснить. Был у них знаменитый полярник.
— Полярник?
— Ученые, добравшиеся до Северного полюса, чтобы трястись там от холода с исследовательской целью.
— Извини, разве у вас еще есть места, до которых трудно добраться?
— Ну-у, лет сто назад навалом. Северный полюс, пустыни, джунгли Амазонки, жители которой не имели представления о штанах и биллиарде.
Такие места были всего сто лет назад?! изумился новоиспечёный дружок.
— А что? — не понял сначала.
— Да нет, я так… — похоже смутился его виз-а-ви.
Да дикие земляне, дикие ещё, что тут поделаешь? Халиф-омаровский народ книжек не читает. Но тех советских, кому всё-таки чудом удалось дотянуться до компьютера, видно сразу по их фразеологии (,Я низабуду твае имя. Исчо иво запомню нафсигда. Пускай стоит перед глозами твая махнатая 96#*да!!!,)
Сей поносный прононс щитается у животных высоким, юмором, и маркировкой стильной элитарности. А посмотреть на их перестроечные фильмы… Сплошной кровоподтёк. А послушать их вонючую поп-музыку (,вот такая вот зараза, девушка моей мечты,). А ужаснуться их моде — камуфляжным смокингам… Ой, нет, хватит об советских ужасах!
Степан — сын своего народа сам уже забодался соображать, что тут к чему. Вздрючил переносицу пальцем, вздохнул о том, что тому же питекантропу покажи, скажем книгу, он как её классифицирует, промычит ведь в том смысле, что эти листики зачем-то измаранны закорючками и годны разве на подтирку. И то, лопухом задницу обделать гораздо мягче и эротичней. Биллиард — тоже не круглые шахматы или шарики для мозгов. А штаны, попытайся пращур представить их функциональность, у него точно шарики за ролики зайдут.
— Прости, не хотел перебивать.
Не хотел так не хотел. Так вот, разговор об одном диком полярнике. Полярник — герой страны, медалей у него за это, что белых медведей вокруг его зимовья. Он и геройствовал там, что было сил. Разгонял медведей ракетницей, прыгал через трещины во льду, шел по глубокому снегу с одной уцелевшей лыжей три километра до полыньи набрать минерализованной воды для своего любимого кактуса, дрожащего за компанию с хозяином. Герой-полярник, уроженец Крыма, позднее открылся в мемуарах, что его придокучило поиметь такую профессию — больные гланды. В детстве родители запрещали есть мороженое. Все советские в жару чавкали, а он маялся. Потому и бросил героя фрейдов комплекс туда, куда бессознательно стремилась душа, — к холодам.
— Пора нам познакомиться. Я — Степан.
— Моё полное имя длиннее желания духовной истины свиты Занавешанной Славы ордена Ий-ё.
Но домашние как-нибудь кличут? Кличут. О-Манж о-Ма о-Мо. «Не поворачивающийся назад». И не только домашние.
Прекрасно. На кредитной карточке деньги еще есть? Тогда тащи, брат, жидкости удостоенной диплома: «Лучшие сто товаров России», товара N1 — водовки, и закусить чего-нибудь… хоть картошки «фри».
Таким образом, бытие полярника размачивается на две темы. Фигуративная жизнь героя, а неедение мороженого приравнивается к чистой художественной абстракции.
Степан объясняет так Оможномаме потому, что раз тому неизвестен фигуративизм, то по крайней мере астрейскому абстракционисту нужно дать понять, что фигуративизм может нести в себе ценные качества, навроде того, что нехорошей поролоновой губкой впитывать в себя что-нибудь хорошее, приятное и полезное, скажем, товар N1.
