— Так ты и поэт?
Может прочитать. Степан не против, с удовольствием послушает. Заранее подпёр пальцем висок, эстетски закатил очи в иллюминированный потолок.
— В альтовых туманах прорастают номасы. Раздробив без жалости локативы аэров. Цвет секстины дышит ялой и челестией. Так и льстится разлюбиться кантиленой кантора…
Да-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а…
В прямой нечитабельности должное означать:
Пепельницы-ёжики движутся на север.
Даже подорожники стоящее сеют.
!тов-тоВ
Обезьяна полая прёт ко мне монголая.
Запах вне кондиции вызывает страсть.
!хУ!
Все скитанья вынес яNo
А теперь у-упасть!
У любого компьютера предохранители полетят, переведи он однозначно. Если всё ж сосредоточиться, то так: когда приходит большое думанье, вроде коллоквиума, каждый составляющий берёт на себя труд держать на своем отрезке дифференциал общего эмоционального состояния на последний момент. Кому занятно однотипное? Интереснее покопаться в вариативной части. А если тебе еще удается наложить свою форс-резонансную волну, значит, гордишься и хвастаешься потом с чистой совестью за рюмкой… то есть в денудационных сотах с плутониевым песочком мельчайшего развала.
Ой, ладно, эти сказки на салазках. Степану ясно одно: стоит чуть подробней погрузиться в чужие символические хляби — сразу же появляется желание нарубить картофельного салатика, напластать сальца с чесноком, самогоночки там… ноги на толковый словарь, и чтоб носок был с дыркой, чтоб из магнитофона сочилась какая-нибудь дебильная песенка: «У них походочка, как в море лодочка, а на пути у них таверна, О-о-о!» А на пути у них, знаете ли, денудационная таверна, где форс-резонансная… Короче: «Они пришли туда, где можно без труда достать себе и женщин, и вина» — другое дело! «Где всё повенчано с вином и женщиной, где юбки узкие трещат по швам!» — совсем хорошо, потому что привычней художнику с негнущимся позвоночником с дикой планеты. «Я прикрою тебя золотым руном, завернись в завитки полустёртым лицом. Я не ангел, я чёрт, но моя душа жаждет чуда без тела, не дыша.» Стоп! Куда понесло? Проще! «Зайдя в тот ресторан, увидя англичан, французы были просто взбешены!» Продолжайте, продолжайте шансонье и пожалуйста без нот квадратной нотации, трулялюшки-труляля.
Найти точки взаимосоприкосновения художникам, размешивающим краски на противоположных сторонах палитры, оказывается не менее забавно, чем балансировать в фиолетовом на грани испускания его духа в синем замесе. Тем более удивляться, когда после неосторожного движения их кисти скрещиваются на ребре палитры или в дырке для пальца, будто в аристотелевской «неизменной середине». В каждой избушке свои поскрипушки, конечно. Но!
— Тебе нужно посмотреть самому. Один оттиск достоин случая. Но два слова — уже фонемы. Сказал твердое «Д», сказал мягкое «Т», вот тебе и РОД — династия факелоносцев, вот тебе и РОТ — самоочевидная способность речи с всевозможнейшими экспрессиями и её иероглиф.
Сбил Степана с панталыку! У дружка же нету рта. Каким образом тогда для него существует это понятие? Элементарно, Ватсон. Его рот — его кожа. Допустимое подобие, имеющее не меньше смысла, чем оттиск астрейского художника на всём: на камне, на культивируемых для таких целей растениях, на вековом льду, на картинах, являющихся намагниченным песком в гнездовых галереях.
И выпить есть за что. За знатный Род Ротоносцев. Тост! Всем встать! Кроме астрейца. Тем более, ему даже не сесть. «По нёбу облак говорящих, слов языка ножей мясные резы. Доблагородит кровь! творящая, монарха раза настоящего.» Громовержцы и граммоввержцы, остограммившись, запарубокалятся, добутылятся, и снова туда, где можно без труда достать себе и женщин, и вина.
— Вас ожидает интересный момент. Когда откроетесь, искусство получит ногой по яйцам.
Удачный перевод — подумал тут Степан.
— После шока призойдёт переоценка ценностей. Сознание раскачается до того, что многие попадут в медвытрезвитель. Поверь, мы это уже пережили. Вместо узенькой тропинки среди бурелома, вдруг оказываешься на абсолютно ровной плоскости и тебе сообщают поразительную вещь, что бесконечная плоскость вокруг отныне и будет твоей прямоезжей дорогой. Двигайся куда хочешь, если есть мужество и идеи.
— Эффект после одновременного применения слабительного и снотворного. Так будет. Мы не будем оригинальны. Меня вообще-то от выпивки не укачивает, но матросом бы я не хотел быть, в особенности на той водяной планете. Зальём по масенькой?
— А я матросом был. Позже уже решил стать художником. Наплавался я-а-а..!
После матроса был астреец официантом (из-за чаевых). Официантом, но тоже на спейсере. Поганая профессия, но жить на что-то надо. Любой алкогольный йог считает вправе за свою монету вытащить член, собрать его боевой пальметтой и предложить схвастнуться. Тут невольно задумаешься, зачем тебе эта дурь? Так же скучно, как расстегивать пуговицы на собственной рубашке перед сном, так захватывающе интересно, когда становишься художником, расстегивать пуговицы на рубашке женщины, согласившейся остаться с тобой на ночь в качестве натурщицы.
— Мне заведующий говорил: «О-Манж О-ма О-мо, я не понимаю, почему, если есть красивые женщины на палубе, они все обязательно к концу рейса побывают в твоей соте!» До неё я так и делал не задумываясь.
«В сюжете появилась женщина. Пора!»
Странное ощущение — видеть стену обезличенной плоти, пусть даже изрезанную щелями сенсоров и ощущать на себе эмоциональный оттиск такой силы, что деревенеют пальцы и водку трудно перелить через губу в орган, где рождается самоочевидная способность речи и её иероглифы.
— Я лишь приглашал её потанцевать. Сужаешь пространство и… Опять органеллы самодержавия, Перка-цва! Сейчас нарелаксируются до потери пульса и танцевать начнут.
Через вакуумный тамбур по соседству вдавился космолет размером с гандбольный мяч.
— Выпустят ложноножки и только держись! Ездишь по их позавчерашним макаронам потом до конца смены.
Степану трудно понять, что значит сузить пространство и каким образом астреец может танцевать в паре. А разве земные танцы не система колебательных движений? — был ответ. Не перпендикулярное выражение горизонтальных желаний, разве? Колебание может быть наимельчайшим.
— Тогда у вас должны быть секс-танцы со штангой.
— Конечно есть. Только не пойму для чего нужна штанга?
Потом киты в океане. Игра, и танцы, и любовь одновременно. Всё верно. Стоит только представить сексуальную вибрацию вибрацией танцевальной. Что далеко ходить, взять его самого — разве он не применяет вибрацию рок-н-ролла, когда сначала мелко топчется перед пустым холстом в нерешительности, почти в панике, а потом решается на танцульки и отплясывает порой до первых петухов пока с ног не свалится? А под какие гармонии выплясывает — глухие подтанцовывают! Сначала по горизонту проползёт оловянный,Zeppelin, с,In my Time of Dying, Потом по головушке золотой свитовской ручкой «The man with the golden arm». Догоняется «Peppermint Twist», с ощущением, что ментоловая жвачка жевалась попой. Потом назаретовский свинцовый автоответчик «Turn on yuor receiver»,Not Faking It, туда же. Мительшпиль с AC\DC «Can?t stand still», с названием говорящим само за себя, и дослушивается «Cooper»(ом), добродушно рассказывающим, как он убивал любимую тёщу. Перемежая спиралями в отечественный наутилус, наколка под сердцем —,БГ, и от пояса очередями веером, ДДТ! А есть еще камлание шамана, «Советкэн Чукотка». Тоже ведь танцы. Не говоря уже о ртутном Фреди — чистом гении, у которого временная передышка с Моцартом в раю.
