— Оомажоо, а почему у гостя в рюмке сухо? По ней что ли промакашки пробежали, я не заметил? Рождённый пить — жевать не может. Вообще местные художнички закладывают за воротник?
Зачем спрашивать? Когда бы не работа, да деньжата водятся, — возлияния и прочие полезные увеселения только приветствуются.
Ну вот, а на Земле существует мнение, что разума во вселенной нет.
Одно слово — богема во всей вселенной богемой и останется, как её ни называй: хоть бабой на самоваре, хоть облаком в штанах.
Рядом, через кемарившего волосатоносого, со звуком натягиваемой через голову шелковой ночнушки, в бар вторгся нос небольшой авиетки. Пожелает кто собственной персоной — пожалуйста, через контрольно-пропускной блок, где служба безопасности, медицинский контроль и таможня. Здесь же, наподобие придорожных харчевен, с колес можно получить еду, выпивку, официант приласкает, обслужит. И не потому, что вдруг в ракете еда-питье на исходе — если есть на борту двигатели, значит, есть структурные молекуляторы, — важнее компания. Другое дело, ты в кондоме поля потребляешь продукт, через что несколько обидно. Тянешь ко рту выпивку, а у губ, на стыке полей загорается бледно-фиолетовое колечко (понятно теперь, почему у земных святых нимб над головой. Их дух-отец через верхнюю чакру заправляет, как мотоциклы бензином). Наверное нимб загорается и с другой стороны тела, в гальюне, проверять как-то неохота, шею ещё вывернешь.
— Ооможноо, я правильно выговорил? слушай, поддержи. Разложим градус по губе?
— Провались пропадом, эта забегаловка! С превеличайшим удовольствием бы я малёха приурезал.
Больше всего в жизни он ненавидит оттирать за имперскими фактотумами кетчуп. Так с ленцой перевела всё-таки дура-машина. Мгновенно засыхает и не отдерёшь даже деструктуратором генеральной уборки. Дело не в том, что плохо отдирается, как-никак микроплазменная чистка, просто набрызгают безобразно везде, где только можно и нельзя.
— А в чем дело? Засекут, что ли?
— Могут. Старший официант знаешь какой Экта та ту Пса?! — и укатил на встречу гостям.
Мимо прошуршала лава из а ля жуков. Степан сначала подумал, что жуки компанией, но потом, приглядевшись, понял: жуки — единый организм. Нос каждого а ля жука в заднице следующего. Бутон столика вообще схизнул под пол, а на освободившееся место жукозмейке подали ленч, напоминающий бегемотика. Его дружок, как делает официант приличного ресторана, наливая первый бокал вина или минералки, инструментом взрезал брюхо туше и жукозмейка, надо думать вежливо поблагодарив, вползла в дырочку. Бумажного откровенно передёрнуло.
— Феб, прэсто! Я заговорился, и ты сидишь, задумался. Э-э, ваше высокородие, да ты уже наклевался росы виноградной. Императорский броненосец прислали. Пошевеливайся!
Степан посмотрел на пустое дно формы, положил руку на холку Терентию.
— Делаем так. Лучше за рубль передополежать, чем за два побежать. Садись на дредноут и дуй на учения, передашь пламенный привет императрице и соври типа того, что у маэстро жуткий понос открылся. Просит, мол, извинения. А я здесь посижу, станцую мензурку с нашим человеком. Терентий, что ты в самом деле? Ну их к Сашке Македонскому этих вояк!
— Безалаберный ты, Фебович, спасу нет! Ну да ладно, я сам такой, с четырьмя ногами по углам, — и умчался отдуваться за двоих.
Фраза мужественного астролётчика из кинофильма, Туманность Андромеды, — ,Лучшие дети Земли остались на этой планете, чтобы своим примером предупреждать идущих следом! Предупреждать, конечно, надо о коварствах космоса.
Подкатил астреец. Он соврал начальству, что нездоровится и выпросил отгул. Правильно, пусть у них обоих будет понос. Вышли из бара, двинулись по осевой. Через пару ресторанов висела еще одна мембрана с дефлектором интеграционного бара, но астреец сказал, что его тут знают и с чистой совестью продадут работодателю. Свернув во второстепенный радиус, скоро нашли подходящее местечко, заняли отдельную кабинку. Когда выяснилось, что «Золотая имперская литера» — это не ограниченный никакой буйной фантазией кредит, хоть собственную планету покупай (а сюрреалисту купить надо, всё равно земляне не заметят), Степан ультимативно потребовал с сего момента оплачивать «литерой». То есть платит императорская фамилия, позолотившая ручку. Богатые люди — особые люди. Почувствуй себя золотым мешком, наконец, практически бедный художник с голым задом, многозначительной шишкой высокого полёта с большим удельным весом. Накупи денег, расплатись за слонов, покрась белым, и выпусти символ облаков на Красной площади. Или поедет Бумажный в общественном транспорте, на билетик не потратится — и богаче на неистраченную сумму соотвественно. А если не купить золотую чушку?
Степан заказал водки, а дружок его, по первому взгляду, ничем подобным не воспользовался, но предложил выпить за знакомство.
— Погоди, а я понял, вы пьёте тот сироп, который ты мне подсунул в начале?
— Нет, его пьют только волонтёры, дети и за знакомство.
Служивому грех не выпить, но у них и дети что ли пьянствуют? Астреец же попросил обьяснить подробнее, что означает «пьянствовать»? Он не уловил смысла перевода. Гиперплазируют электронные плектры и наслаждаются стеканием энергии? Степан лёг щекой на кулак, хлопая глазами, соображая. Похоже у них разный метаболизм и говорят они о разном. В общем так: землянин стопарик чембурлыкнул и смотрит именинником, абориген же уживотился на розетке, гиперплазанул свою безмозглую половину, дама энергию растекает и дружку в целом кайфно. У одного в коленях подсекание, у другого в животах рухлость.
— И-эх хорошо! Заплели язык в косу!
Коса объёмней на 400 %, изгиб увеличивается на 65®.
— Замечательно! Ух, выгнулась, очаровашка!
Выпив, закусили кому чем по душе, один колбаской, другой кажется электронами и заговорили без дерганья, помех и хозяйского надзирающего ока.
— Значит, ты художник. Раскажи тогда ещё чего-нибудь в градациях… — поколыхал пальцами в районе уха. — Солёного огурчика нельзя тут попросить?
Нет проблем ни с искусством в градациях, ни с солёными огурцами. Быть одним художником у астрейцев то же самое, что использовать женщину только по физиологическому назначению. С нею же, дорогой, — не имеется в виду собственная дурочка, готовая пойти только замуж — можно в театр сходить, об искусстве поговорить, в том же роде высокоинтеллектуально. Художник на Астрее начинает с параллельных дисциплин и идет к намеченной цели методично. Философия, музыка, поэзия, а в результате суммирование, инициация и решающий рывок. Другими словами — в столкновениях овалов распрямляет угол шар, в котелке художник варит тот же образный кошмар. Кто в этом виноват? Цыгане, ворующие детей? Фашисты, выделывающие из цыган мягкие сапожки для кадрили? Кадрильщики, танцующие красную звезду, когда их посылают в табор фашистов? Нет, во всём виноваты сами художники — слуги небесного царя с протоголовой, укреплённой шишковидной железой, с руками из груди, ногами из красной меди — отпрыскивающие услугами искусства отпрыски! В том числе и Бумажный виноват — первый проходимец в большом космосе после первопроходца Гагарина на местных авиалиниях.
