— И она…
Наконец-то! Шампанского! Лошади ведро, седокам по кружке.
— Её преступление — её красота. Она оказалась тоже из императорской семьи. И ты упал в гемоглобин, она, понятно, тоже в альтовых туманах распустилась номасом. Так?
— Если любовь — преступление, — арестуйте меня! Давай выпьем?
— А когда узнали про вашу связь, ей ласкающе похлопали по попке, а тебе не слабо надавали по шапке и разлучили. Так?
— Ничего себе, дали по шапке! Я когда сделал оттиск на императорских оранжереях для неё, на меня завели уголовное дело, судили и под смехотворную формулировку обвинения выслали с Астреи, запретив на три с половиной года, они как год уже у власти, приближаться к ней ближе орбитальных станций и отелей. А ей, соответственно, на три года с половиной покидать императорские рифы.
Сидит теперь на орбите авангардист, искусанный бабочками, смотрит сквозь слезы вниз на планету с любимой, убирает дерьмо за бездельниками и собирается жечь ядерным гневом мусор на кончике рога три с половиной бесконечновечности. Творческий застой!
— Подожди, так её, что ли, заперли в тереме? Неужели никуда не выпускают?
Почему же не выпускают. Показуха одна. После того как вернется с какого-нибудь посольского банкета, с разрешения цензоров сообщат: младшая дочь императрицы посетила то-то, была непринуждённа так-то, веселилась где-то, и вела выгодные мамочке политбеседы. А он-то в новостях видит, что принцессочка на нервах и чуть не бьет импульсом посольскую шайку-лейку. Он второй раз уже знает, где она сейчас точно, вне Астреи, а ничего сделать не может. Ни денег, ни транспорта, а доберешься — не подпустят.
— Угу, привет — люблю балет.
Степану теперь ясно даже то, что еще не ясно астрейцу. Ах, водка хороша, хоть и смолекулированная! Они еще попьянствовали после того, как в эфир ушел пароль. Запыхавшийся Терентий вбежал бурными ногами, с расплетенными руками.
— Что случилось?! Почему тройной дубль?!
— А-а-а вот и наш педагог пожаловал! Бля-снём соплёй на солнце, друг мой еще разочек? Лучше спать, чем жмуриться, лучше жить, чем окачуриться, правда же Терентий?
Потом они в броненосце еще немного попьянствовали с матроснёй. Личный врач, посланный императрицей, бедолага, связанным валялся в отстойнике интеграционного бара, а переодетый в личного врача императрицы авангардист скрипел зубами от напряжения, если бы они у него были, и глотал стакан за стаканом, если бы он мог их глотать. Когда покидали апартаменты, Бумажному было искренне жаль всего этого пурпурно-золотого великолепия, спекшегося в потрясающей красоты и чудовищности оттиск. Солдатушки-браво-ребятушки, разворачивающие учение перед императрицей, двором и приглашенными официальными лицами, должными утвердиться в боевой мощи империи, сразу же, до кучи, развернули почётную фалангу. Степан, оставив в кулуарах наставника и лекаря, уединился с императрицей на час, поразив невиданным сроком аудиенции присутствующих, разбирающихся в тонкостях придворного этикета. Солирующие дредноуты, кордебалет кораблей поддержки по-прежнему плевались березовыми искрами, экранировались от плевков условного противника, группировались и перегруппировывались, дотанцовывая последний акт грандиозной военной постановки, а Степан с императрицей наконец вышли к обществу. Авангардиста, к тому времени уже раскрытого службой безопасности и стагнированного полями, оставили в покое. Мало того, появилась младшенькая. Перед тем как голубки упорхнули в дальние покои императорского флагмана, Степан притормозив ничего не соображающего от счастья О-Манжа, шепнул:
— У нас на Земле говорят: всё что есть хорошего в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению. Ты у нас и так пространнохребетный, в три дня не обойдёшь. Тебе лишь разрешили делать оттиски в саду принцессы. Я ж тебя знаю! Пожалел бы кустики? Пусть себе выдоизразурастают?
Гораздо хуже, когда сначала было лучше, а потом стало хуже. И намного же лучше, когда сначала было хуже, а потом всё равно стало лучше. Спорить с этим никто не собирается.
Явилась Антуанетта, загорелая до того, что казалась покрашенной, разулыбалась не виновато. А накануне Бумажный, забыв про прошлые позывы скромности, натурально обнаглел. Он хорошо подумал и заявил, что хочет звездолет. Эдакий маленький бэушный звездолетик. Сам видел: на планетах с высоким уровнем техники когги стоят на улицах. Сел и на луну.
— Когги — местный транспорт. До орбиты и обратно. Тебя же такси из Москвы в Красноярск не повезет? Дальше уже используются межпланетные спин-звездолеты, а потом идут конструкции свободного полета в открытом космосе, мощные дыроколы пространства. Разница между коггом и спин-звездолетом такая же, как между ишаком и мотоциклом. А между спин-звездолетом и настоящим гиперлучевиком разница, как между самокатом и…
А Степану только самокат надо. Наставника интересуется: кто пилотом будет? Кто-кто… Сам заявитель. Сел в кресло, показал руками, ногами. Как на обыкновенном автомобиле: газ, тормоз, сигналы поворота. Рулевое колесо самолётное. Влево повернул — влево летит, вправо повернул — вправо, на себя потянул — вверх, от себя — вниз. Бортовой компьютер перепрограммируется так, чтобы общался по-русски. Кнопочное управление переводится в вербальное. К примеру, Степан ему говорит: «Апухта!» У машины будет собственное имя. Так вот, Степан структурирует задачу: «Возвращаемся домой.» Тот отвечает: «Яволь!», просчитывает маршрут, советует отклониться от метеорита, летящего в лоб, компенсирует ошибки пилота в управлении и готовит для бодрости чашечку кофе. Сам базируется на орбите, а прилетает по вызову, когда говорится в брелок на ключах пароль: «Сивка-бурка, вещая каурка» и так далее. Прилетать будет в условленное место. Проезжаешь на сто тридцать девятом до конечной, проходишь мимо «Немецкой слободки», вдоль лесополосы по перешейку, есть там такая фауобразная березка на берегу пруда…
У Терентия шерсть по спине пошла беспорядочными тонзурами, что признак неподвижности, удивления, иронии, Бумажный ещё не особенно понял разницу.
— Спрошу законодателей. Я когда в танковых частях служил, закуривался до того, что пепельница к ночи накаливалась так, что под ней клеёнка плавилась, случилось, меня назначили командиром колонны. Мы на двух танках на полигон ехали. Я впереди на головном, по пояс торчу из башни, чистый Суворов, весь из себя зазнавшийся. Вдруг железнодорожный путь. Я, как водится, напра-аво посмотрел, нале-ево — поезда не видно, и командую в ларингофон: «Колонна, вперррёд!» Потом уже ничего не помню. Очнулся на дне танка. Спрашиваю: «Мужики, что это было, вашу мать?!», а мужики сами — запеканка. Я совсем забыл про антенну. Она в три колена, по два метра каждое, ну и задела за электропровод. Лётчик, если дорога в гору пойдёт, может ведь руль у автомобиля оторвать. Без опыта-то?
