— Ты так в самом деле думаешь?
— Честно.
Она встала и обошла стол, потом села к нему на колени, обняла, прижалась. Щекой к щеке.
— Я готов на все, — повторил он, — только чтобы возвратиться к тебе.
— Тогда тебе нельзя к ним идти, — сказала Зинаида. — Ты знаешь об этом лучше, чем они. Ты для них опасный. Бог его знает, сколько там таких, как ты, только и ждут, чтобы на нас наброситься.
— Честное слово, я не имею с ними ничего общего.
— Вот и дожила, — вздохнула Зина. — Вот ты и проговорился. Значит, твои друзья ждут момента, чтобы на нас накинуться. Но за что? Что мы вам сделали?
— Зина, милая, я сам по себе. Я ничей не слуга и не пришелец. Я сам. Я твой. Я клянусь тебе, что никогда и пальцем тебя не трону.
— Впрочем, — сказала Зина, — у меня нет выбора. Всю жизнь жила с подонком, и если ты окажешься не подонком, а просто убийцей, считай, что мне повезло.
Он не двигался. Он так и сидел — щекой к щеке. И никуда не хотелось уходить, двигаться…
— Почему у меня все не как у людей?
— А у людей — как?
Зинаида улыбнулась. Лицо было зареванное.
— Собирайся, — сказала она.
— Как так — собирайся?
— Мы уходим, — сказала Зинаида. — Пока они не спохватились. Они ведь умные — два и два сложить могут, да еще Груздь с подсказкой прибежит.
— Куда нам уходить?
— Пересидим у тетки Веры.
— У какой тетки?
— Забыл?
…Поле васильков. Как красиво, говорит он. Дурак, толстая тетка сердита, это же сорняки. Почему сорняки красивые? Конечно, это в Васильках. Значит, не зря вашу деревню Васильками называют. По красоте. А может быть, надоели им сорняки, житья от них не было…
— Не забыл я твою тетю.
— Собирай чемоданчик, даю тебе шесть минут на сборы.
— Шесть?
— У вас у всех на вашей планете с чувством юмора кранты?
— У всех.
— Лишнего не бери. Нам надо уехать, прежде чем они дороги перекроют. Представь себе, Груздь уже к ним спешит. Ах, черт!
Она стояла ближе к окну и смотрела наружу.
Артем Артемович семенил по улице, облачко пыли за ним как хвостик по земле.
— Хочет сделать последний штрих, — сказала Зинаида. — Значит, так, ты сейчас уходишь в поле за дом Астафьевых. Не забыл еще?
— Где кусты у речки?
— Там, у моста. Тебя никто не найдет. И жди меня. Я думаю, что быстро с ним разделаюсь. Но смотри — носа не высовывать! Сам погибнешь, меня за собой унесешь.
— Как так — унесешь?
Она его вытолкала через заднюю кухонную черную дверь — дом старый, дореволюционный.
— А так унесешь, что мне теперь не жить без тебя, дурак старый! Не жить!
— Даже если я убийца?
— А для меня ты не можешь быть убийцей, ты же пятнадцать лет как мой муж, я любому поклянусь… да не любой поверит.
В переднюю дверь постучали. Властно, дробью — Артем Артемович чувствовал свою силу.
Семен быстро пошел вниз, к реке. Сначала улицей, а потом узким огородным проходом, его знали только местные. Дорожка была пыльной — давно не выпадало дождей. Потом за огородами она влилась в другую, что струилась вдоль заросшего вербами берега речки.
Он уже понял, почему Зинаида велела ему ждать там, за домом Астафьевых, — неподалеку мостик, а там леском можно скрытно дойти до остановки автобуса. Если его будут ловить на платформе или автобусных остановках в Веревкине, то за пределами города шансов спастись больше.
Под вербами в кустарнике было душновато, жужжали комары и оводы. Он понял, что предстоит испытание. Но в самом деле надо терпеть. А то скоро поймают.
Кто-то шел по тропинке вдоль речки. Семен присел в кустах и затаился. Комары только и ждали этого.
Они накинулись на него. И ведь даже ладонью себя не хлопнешь.
Двое остановились у реки и стали выяснять, мог ли Кашкин здесь утонуть. Ну какое дело нам до Кашкина?
Зинаида добежала до входной двери. Спросила, запыхавшись:
— Кто там?
— Ты чего не открываешь?
— Я спрашиваю — кто там?
— Да я, я, чего, не узнала?
— Кто — я?
— Груздь, Артем Артемович. Не узнала — богатой будешь.
— Не нужно мне богатство.
— Тогда открывай.
— Ты только что здесь был.
— А я говорю — открывай. Дело есть.
— Какое дело?
Он снова позвонил.
Вроде бы Семен уже ушел. Можно открывать. А дальше тянуть — только возбуждать подозрение.
Груздь вошел, заполнив вялым телом весь коридор.
— Твой дома? — спросил он.
— Мой в газете, — ответила Зинаида. — Его Изя вызвал, задание важное.
— Ну и хорошо, что он на работе, хотя сильно сомневаюсь, — сказал Груздь. — Душит он где-то христианских младенцев.
— Ну что ты говоришь! — возмутилась Зинаида. — Семен никого в жизни и пальцем не тронул.
— Это тебе так кажется по причине совместного проживания, — ответил Груздь. — У меня дело короткое. Могу помочь.
— Как так — помочь?
— Я единственный, кто имеет знания о вас. Моя информация — твое спасение.
— Я вас не совсем понимаю.
— А тебе и не надо понимать.
Груздь не был в себе уверен и внутренне был готов уклониться от заслуженной пощечины. Оттого был даже более агрессивен, чем того требовали обстоятельства. В то же время еще больше он боялся упустить момент, продешевить — ведь такое везение случается раз в жизни, и нужно ухватить свое везде, где могут дать.
С утра Груздь деятельно носился по городу, убежденный, что поймал злоумышленника. Хотя чуял, что поймал-то он за хвост тигра.
— Есть предложение, — сказал он, заполняя собой проход на кухню, — что я могу гарантировать вашу безопасность. Никому ни слова из уважения к памяти твоих родителей и тебе лично.
— Мои родители живы и здоровы, — ответила Зинаида.
Она уже почти знала, зачем он заявился.
— Это не так важно.
— Скорее, Груздь, — сказала Зинаида. — Скорее, я спешу.
— А ты не спеши, потому что от возмездия ты не уйдешь. От справедливого, ты меня понимаешь?
— Или говори, или мотай отсюда.
— А я ведь вдвое тебя старше, по крайней мере.
Зинаида не смела собирать при нем сумки. Может, он с другим пришел, а тут убедится, что прав.
— Вопрос о твоем Семене. Я его, конечно, уважаю.
— Родители его далеко живут, — сказала Зинаида. — Ты их уважать не можешь.
— Я отношусь с уважением к любому живому существу, честное слово. Недаром я представляю собой ведомство гражданской обороны.
