— Ага, накройся простыней и ползи на кладбище. И что же ты хотел сказать?
— Тысяча «зеленых». И я твой друг. И молчу.
— Тысяча «зеленых»? А их нет у меня.
— Есть, я все знаю. И две тысячи найдется, но мне всего не надо, я только за услугу возьму и пошел.
— Дурак ты, Груздь, — сказала Зинаида. — Как только я тебе хоть рубль дам, ты сразу на меня донесешь, потому что тогда у тебя сомнения пропадут. Нет тебе ни рубля, нет состава преступления. Пошел отсюда, катись колбаской по Малой Спасской.
— Ты грубо себя ведешь и ошибаешься.
— Считай как знаешь.
— Ты меня толкаешь на сообщение в компетентные органы.
— А ты и без этого побежишь в компетентные органы, — сказала Зина. — Только там тебе не заплатят.
— А может, пятьсот?
Зина подумала, что Груздь сильно постарел. Она его с детства знала, он еще с лекциями по ДОСААФу выступал, как оберегаться от радиации.
— И что ты к моему Семену привязался?
— Потому что он не Семен, — Груздь понизил голос, словно опасался подслушки, — а враг номер один, засланец инопланетных органов.
— Знаешь, что я тебе скажу, — ответила Зинаида. — Плевать мне с высокого дерева, как ты Семена назовешь. Он мой муж, понимаешь? Я люблю его. И таким сволочам, как ты, никогда не отдам. На любом суде его отстою!
— Ох и продалась ты, Зинка, ох и продажная! Выведут тебя на чистую воду, может, ты сама уже укушенная.
— И что же?
— А ты про вампиров смотрела? Вампиры как подсосут твоей кровушки — и все, ты сама вампирка.
— Тронутый ты, Груздь.
— Тронутый не тронутый, а даю тебе час на размышление. В ФСБ меня с распростертыми объятиями ждут.
— Ох и рискуешь ты, Груздь, — сказала Зинаида.
— Через час. Напиться не дашь?
— Не дам!
— Это тебе тоже припомнится.
Она закрыла за ним дверь, даже набросила цепочку.
Дыхание было быстрым, голова кружилась. Он не будет ждать час. Не будет. Он уже побежал. И они ее возьмут, а тогда Сеня сразу им попадется. Ведь долго не протерпит без нее, прибежит за ней. Она же его знает. Он любит ее. А к нашим сволочным нравам не привык и попадется. Он же, наверное, думает, что люди — порядочные…
Она поймала себя на странных размышлениях, будто Сеня — как ребенок, что его нужно охранять от наших органов. Значит, что же, она предательница? Ради мужика готова предать свою Землю?
Думая так, она быстро кидала вещи в сумку, что пригодится, и не только шмотки, шмотки не главное, а вот коробку со своими невеликими драгоценностями, любимую бритву Семена, пиджак…
В окно кто-то смотрел.
Она выпрямилась.
Первым движением было добежать до окна и закрыть штору.
Но на полпути к окну она сообразила, что там — против света плохо видно — стоит всего-навсего Изя Иванов, редактор и даже некогда, в отдаленном прошлом, случайный любовник Зины.
Этот еще чего приперся?
Время же идет.
Может, сделать вид, что тебя нет?
Он крикнул в форточку:
— Чего спешишь, красавица? Мне на минутку.
А он там ждет! Сеня волнуется… Хоть убейся!
Она сняла цепочку, открыла дверь Изе. Старый толстяк ушел — пришел молодой толстяк. Тугой, упругий, твердокаменный толстячок.
— Ну чего ты у нас забыл? Семена нету. Он на работе.
— Я на пять минут. Как друг.
— Вечером приходи, как друг, чайку попьем.
Этот не на кухню. Этот сразу вломился в комнату, где на кровати стоит раскрытая сумка, рядом — вещи.
— Не будет тебя вечером, — сказал Изя.
И улыбнулся — рот до ушей, он всегда так глупо улыбается, хоть и не дурак.
— Что ты хочешь сказать?
— Вещички собираешь, а благоверный пришелец тебя где-нибудь в кустах или под мостом поджидает, чтобы когти рвать отсюда. А я одобряю. Правильно делаете — минута промедления смерти подобна. Обложили твоего Сеню. Даже странно, что я сразу не догадался.
Он бухнулся на диван и резким движением руки смахнул на пол сумку, вещи посыпались из нее, как продукты из рога изобилия.
— Ты что, с ума сошел?
— Погоди, не суетись. Научись слушать старших.
— Мне некогда, Изя, честное слово, некогда.
Она опустилась на корточки, чтобы собрать вещи. Ее голова оказалась рядом с его коленями — она не подумала об этом, очень спешила и плохо соображала. Так человек бежит под пулями, зажмурившись, и ему кажется, что в него не попадут…
Изя опустил крепкие толстые пальцы на ее макушку, запутал их в густых волосах, потянул к себе так, что голова запрокинулась.
Нагнулся и поцеловал Зину в губы.
А ей некуда было деваться. Она сидела на корточках, одной рукой упершись в палас, чтобы не потерять равновесия, второй вцепилась в его руку, но тщетно. Он прижал губами ее губы так, что стало больно.
Она мотала головой, а он все же смог разомкнуть ее зубы и залезть языком в рот. Гадость-то какая!
И пахло от него чесноком.
Наконец вырвалась, села на ковер у его ног.
— Ты с ума сошел?
— Нет, не сошел. Сиди, сиди, объясню. Ты сейчас умчишься. Вместе со своим марсианином. Я не вмешиваюсь, но полагаю это легкомыслием, хотя бы потому, что вас скоро настигнут. Пойми же — против вас будет задействована вся машина государства, а вы не опытные урки, вы законопослушные обыватели. Куда вы помчитесь? К тебе в Саратов? К дяде в Тмутаракань? Но, повторю, это твое дело. Действия и поступки любой женщины определяет мужчина, если ей повезло и она себе одного захомутала. Беги. Не мешаю.
— Что ты говоришь, Изя? Я никуда не бегу.
— Один Груздь чего стоит, — сказал Изя. — Он уже такую волну развел, что в любой момент к тебе могут нагрянуть. Но, думаю, полчаса у тебя еще осталось. И советую тебе не бежать к тете или дяде — бегите сразу на юг, куда-то, где нет родни, где вас труднее вычислить. Деньги у тебя есть, я не сомневаюсь.
— Спасибо, — тупо сказала Зинаида и попыталась подняться.
— Не надо благодарности. — Он опять придержал ее, положив на голову ладонь. — Мне грустно расставаться с тобой.
— Мне тоже. Отпусти меня. Сам же говоришь…
— Я ничего не говорю, кроме слов любви. Не поняла?
Он наклонился, потянул ее к себе наверх, на диван, сам опрокидываясь на спину, как рыбак, который вытаскивает из реки громадного сома.
Зинаида даже не сообразила, что можно сопротивляться.
— Ты что? — повторяла она. — Ты что делаешь, как тебе не стыдно!
А он уже навалился на нее и стал ее раздевать, расстегивать…
— Да ты с ума сошел! — Она отбивалась, молотила его кулаками.
