— Спасибо. — Она вошла быстро, но словно бы извиняясь за вторжение, и закрыла за собой дверь. — Меня прислал мистер Ньютон.
— Вот как? — Брайс проводил её к обогревателю. — Вам бы пальто потеплее.
Казалось, она вспыхнула — а может быть, просто у неё щёки раскраснелись на морозе.
— Я редко выхожу.
Брайс помог ей снять куртку, и она стала греть руки, склонившись над обогревателем. Брайс сел и внимательно посмотрел на неё, ожидая, когда она объяснит причину своего прихода. Её нельзя было назвать непривлекательной: пухлые губы, чёрные волосы, полная фигура в простом синем платье. Она была, наверное, одних с ним лет, и, как и он, носила старомодную одежду. Она не пользовалась косметикой, но судя по тому, как разрумянилось от холода её лицо, она в ней и не нуждалась. У неё была тяжёлая грудь, как у крестьянок в русских пропагандистских фильмах, и она смотрелась бы как совершенная, величавая «богиня-мать», если бы не её застенчивый, скромный взгляд и не её деревенские манеры и речь. На руках под короткими рукавами платья у неё виднелись трогательные чёрные волоски, мягкие и тонкие. Брайсу это понравилось — так же как и то, что она не выщипывала брови.
Внезапно она выпрямилась, улыбнулась более непринуждённо и проговорила:
— Совсем не похоже дровяную печку.
Сначала Брайс не понял, о чём она говорит. Затем, кивнув на светящийся красным светом обогреватель, ответил:
— Нет, конечно нет, — и добавил: — Не хотите присесть?
Она села в кресло напротив него, откинулась назад и положила ноги на оттоманку.
— И к тому же не пахнет дымом. — Она задумалась. — В детстве я жила на ферме, и я ещё помню, как прыгала по утрам вокруг печки, пытаясь одеться. Я клала на неё свою одежду и вставала спиной к огню, чтобы согреться. Я ещё помню этот запах. Но я не слышала запаха дыма уже бог знает сколько — лет двадцать.
— Я тоже, — ответил Брайс.
— Ничто больше не пахнет так же хорошо, как раньше, — сказала она. — Даже кофе — такой, как его теперь делают. Многие вещи вообще больше не пахнут.
— Кстати — не хотите ли чашечку кофе?
— С удовольствием, — ответила она. — Хотите, я принесу?
— Я принесу сам. — Он встал, допивая свою чашку. — Всё равно я собирался налить себе ещё.
Брайс пошёл на кухню и приготовил две чашки кофе из кофейных таблеток — с тех пор, как страна разорвала отношения с Бразилией, ничего лучше было не достать. Он принёс кофе на подносе, и взяв свою чашку, экономка Ньютона мило улыбнулась. Она казалась очень спокойной, словно старая добродушная собака — не знающая ни гордости, ни размышлений, которые могли бы нарушить её покой.
Брайс сел в кресло, потягивая кофе.
— Вы правы, — сказал он, — ничто больше не пахнет так, как раньше. А может быть, мы слишком постарели и всё забыли.
Улыбка не сходила с её лица. Она сказала:
— Он хочет знать, поедете ли вы с ним в Чикаго. В следующем месяце.
— Мистер Ньютон?
— Ага. Там будет встреча. Он сказал, что вы, наверное, про неё знаете.
— Встреча? — Некоторое время Брайс задумчиво пил кофе.
— А, Институт инженеров-химиков. Зачем он хочет туда поехать?
— Не знаю, — ответила она. — Он сказал, если вы захотите поехать с ним, он придёт сегодня после обеда, чтобы поговорить о поездке. Вы же сегодня не работаете?
— Нет, — ответил Брайс. — Нет, я не работаю по воскресеньям. — Голос его не дрогнул, но мозг начал бешено работать. Удобный случай сам шёл ему в руки. У него был наполовину оформившийся план, который родился два дня назад, и если Ньютон действительно придёт к нему домой… — Я буду рад поговорить с ним об этом. Он сказал, когда придёт?
— Нет, не сказал. — Она допила кофе и поставила чашку на пол рядом со своим креслом. «Она явно чувствует себя как дома», — подумал Брайс, но он не имел ничего против. Это была естественная непринуждённость, а не показная, как у людей вроде профессора Канутти и всех его коротко стриженых коллег в Айове.
— Он теперь почти ничего не говорит. — В её голосе появилась нотка напряжения. — На самом деле, я его и не вижу почти.
— Кроме напряжения, было в её голосе что-то мрачное, и Брайс задался вопросом, что же всё-таки могло связывать этих двоих. И тут ему пришло на ум, что её появление здесь тоже было удобным случаем — случаем, который может больше и не выпасть.
— Может, он был болен? — Только бы ему удалось её разговорить…
— Насколько я знаю, нет. Он странный. Иногда на него что-то находит. — Она уставилась на раскалённую спираль обогревателя, не глядя на Брайса. — Иногда он разговаривает с этим французом — его зовут Бриннар, — иногда он говорит со мной. Иногда просто сидит в своей комнате. Дни напролёт. Или пьёт — но по нему и не скажешь.
— А что делает Бриннар? В чём состоит его работа?
— Я не знаю. — Она бросила быстрый взгляд на Брайса, а затем снова уставилась в печь. — Я думаю, он телохранитель. — Она снова повернулась к нему, лицо её было озабоченным, встревоженным. — Знаете, мистер Брайс, он носит с собой пистолет. И вы посмотрите, как он двигается! Он такой проворный! — Она покачала головой, как это сделала бы обеспокоенная мать. — Я ему не доверяю, и не думаю, что мистеру Ньютону следует ему доверять.
— У многих состоятельных людей есть телохранители. А помимо этого он что-то вроде секретаря, не так ли?
Она коротко усмехнулась:
— Мистер Ньютон не пишет писем.
— Да уж, думаю, что не пишет.
По-прежнему глядя на обогреватель, она робко спросила:
— Не нальёте ли вы мне чего-нибудь выпить?
— Конечно. — Брайс поспешно вскочил — пожалуй, даже слишком. — Джин?
Она подняла на него взгляд:
— Да, джина, пожалуйста.
Было в ней что-то горестное, и Брайс вдруг подумал, что, наверное, она очень одинока, и, наверное, ей практически не с кем поговорить. Ему стало жаль её — эту потерянную, старомодную деревенскую жительницу, — и в то же время он пришёл в восторг от мысли, что она вполне созрела для того, чтобы вытянуть из неё нужные сведения. Достаточно будет умаслить её малой толикой джина, позволить смотреть на огонь и дождаться, пока она заговорит. Брайс улыбнулся собственному коварству.
Когда он доставал бутылку с джином с полки над раковиной, она крикнула из гостиной:
— Не могли бы вы положить в джин немного сахара?
— Сахара? — Ох ничего себе!
— Да. Ложки три.
— Хорошо, — ответил Брайс, покачав головой, и добавил: — Я забыл ваше имя.
В её голосе всё ещё слышалось напряжение — как будто она пыталась скрыть, как он дрожит, или удержаться от слёз:
