Не особенно вдохновляли Моррисона и собственные мысли. Теперь, когда он, казалось, решился и нашел возможность выбраться из Грота, из Малграда и вообще из Союза, он испытывал даже некоторое разочарование, что не увидит и не узнает продолжения событий. Он вдруг непроизвольно поймал себя на мыслях о минимизации, ее использовании для доказательства его собственных теорий, о победе над этими ограниченными дураками, которые наконец-то отстали от него.
Он вдруг понял, что из всех аргументов Барановой его тронул только личностный. Все ссылки на великие цели науки, на пользу для человечества или только для русских, все это пустая риторика. Для него имело значение только его собственное место в науке. Все его помыслы были только об этом.
Когда официантка вновь проходила мимо их столика, он решился спросить:
— Сколько же времени вы проводите на работе, девушка?
Официантка окинула его недобрым взглядом:
— Да вот, приходится торчать здесь до тех пор, пока такие великие графья, как вы, не позволят покинуть заведение.
— Не спешите, — проговорил Дежнев, опустошая стакан. Его речь стала слащавой, а лицо раскраснелось. — Мне так нравится товарищ официантка, что, кажется, мог бы сидеть здесь столько, сколько Волга будет течь, только бы ее лицезреть.
— Глаза б мои вас не видели, — пробормотала Палерон.
Моррисон, наполнив стакан Дежнева, поинтересовался:
— Что вы думаете о мадам Барановой?
Дежнев, посмотрев осоловело на стакан, решил пока до него не дотрагиваться. Пытаясь придать голосу серьезность, он проговорил слегка заплетающимся языком:
— Не хватает звезд с неба, как говорят, но отличный админис... министратор. Жесткая, быстро принимает решения и совершенно неподку... подкупная. Прямо гвоздь в заднице, я бы сказал. Если администратор непод... дьявольски честен, то это слишком усложняет жизнь в мелочах. Шапиров боготворит ее, а она считает его неподкуп... нет, непостижи... нет, непостижимым. Вот.
Моррисон не совсем понял последнее слово:
— Вы имеете в виду, что он всегда прав?
— Именно. Если он намекнул, что знает, как удешевить процесс минимизации, то она уже уверена в окончательном результате. Так же, впрочем, как и Юрий Конев. Это еще один из боготворителей. Но в мозг Шапирова вас посылает именно Бара... Баранова. Так или иначе, но она добьется своего. У нее есть различные способы. Что касается Юрия, этого маленького сопляка, он — единственный настоящий ученый в группе. И блестящий ученый,
Дежнев важно кивнул и осторожно маленькими глотками стал вливать в себя очередную порцию.
— Меня интересует Конев, — сказал Моррисон, глядя на руку Дежнева со стаканом, — и эта девушка. Софья Калныня.
Дежнев бросил на него хитрый взгляд:
— Лакомый кусочек.
И добавил, печально качая головой:
— Но совершенно без чувства юмора.
— Она замужем, по-моему?
Дежнев вдруг решительно затряс головой, что в данный момент показалось нелепым.
— Нет, нет.
— Она сказала, что у нее есть ребенок.
— Да, крошечная девочка. Но ведь беременеют не от записи в брачной книге. Эти эксперименты проводятся в постели, без различия — замужем вы или нет.
— И как это расценивается вашим пуританским правительством?
— Оно не одобряет подобного, но думаю, что его одобрения никто никогда и не спрашивает.
Он расхохотался:
— Кроме того, как ученая из Малграда, она пользуется особыми привил... вилегиями. Правительство относится к нам несколько иначе.
— Меня удивляет, — продолжал Моррисон, — что Софья так интересуется Коневым.
— Вы это тоже заметили? А вы проницательны. Она проявляет такой интерес, что сразу становится понятным, что ее ребенок появился в результате их совместного сотрудничества с Юрием, после тех самых экспериментов в постели, о которых я уже упоминал.
— О-о?
— Но он ведь это отрицает. И уж больно решительно. Ситуация довольно комичная и одновременно печальная. При том, что он вынужден работать вместе с ней. Никого нельзя теперь вывести из проекта, поэтому ему остается только делать вид, что ее не существует.
— Я заметил, что он никогда даже не смотрит в ее сторону, но ведь когда-то они, должно быть, очень дружили.
— Дружили... глядя на нее, можно в такое поверить? Если это и было, то они, видимо, сильно это скрывали. Да и какая разница? Он только ей и нужен. Зарплата у нее высокая. А в детском центре с любовью заботятся о ее дочери, пока она на работе. Для нее это все только область чувств.
— Что же могло их поссорить?
— Кто знает? Любовники всегда воспринимают свои ссоры всерьез. Я никогда не позволял себе влюбляться... в возвышенном смысле. Если девчонка нравится, я с ней позабавлюсь. Если она мне надоест, я с ней расстанусь. Фортуна мне пока улыбалась: все женщины, с которыми я до сих пор имел дело, праг... прагматичны. Хорошее слово, да? Как и я, они не ссорились из-за пустяков. Как бывало говаривал мой папаша: «Женщина, избегающая ссор, лишена недостатков». Иногда, правда, я надоедал им раньше, чем они мне... ну если и так, то что? Если она от меня устала, значит, не так уж она и хороша. Ну и ради бога, кругом полно других!
— Подозреваю, что и Юрий придерживается таких же взглядов.
Дежнев справился с остатками стакана, но отвел руку Моррисона, пытавшегося наполнить его снова.
— Достаточно! Достаточно!
— Достаточно не бывает никогда, — спокойно возразил Моррисон. — Вы рассказывали о Юрии...
— А что тут рассказывать? Он не тот человек, который перелетает от женщины к женщине, но я слышал...
Дежнев взглянул на Моррисона мутными глазами:
— Ну, знаете... Откуда слухи — один сказал другому, а тот — еще кому-то. А кто потом разберет, вылетело ли из трубы то, что сначала туда влетело? Так вот, ходят слухи, что когда Юрий был в Штатах, получал там ваше западное образование, то познакомился с американкой. В его сердце вошла La Belle Americaine и вытеснила оттуда бедную советскую Софью. Возможно, все дело в этом. И он вернулся оттуда другим и, возможно, до сих пор еще мечтает о потерянной заокеанской любви.
— Не поэтому ли Софье так ненавистны американцы?
Дежнев снова поднял стакан с водкой и сделал небольшой глоток.
— Наша Софья, — сказал он, — всегда не любила американцев. Ничего в этом удивительного нет.
Он наклонился к Моррисону, обдав его ядреным запахом водки.
— Американцы не те, кого следует любить, не в обиду будь сказано...
— Я и не обижаюсь, — заметил Моррисон спокойно, наблюдая, как голова Дежнева клонится все ниже, пока не замерла на согнутой правой руке. Его дыхание становилось все более хриплым.
