– Рад стараться. Суркову навещали?
– Два раза. Но поговорить нам не удалось – врачи посчитали, что Катя еще слаба. Надеюсь, сегодня ей уже разрешат погулять по территории. Там и побеседуем. Но сначала я должен тебя загрузить.
– Слушаю, Александр Ильич.
– Витя, готовь Фоню с Норой. Я должен уничтожить их ген «h».
– Зачем, профессор? Они же стали такими классными. Любо-дорого смотреть.
– Витя, не нуди. Я обязан проверить, восстановится ли у них «h», и за сколько времени. Это сейчас для меня проблема номер один. Ты меня понимаешь?
Лаборант понимал. В его возрасте старшие товарищи внушают трепетное восхищение. Такое восхищение, на грани восторга, Шаньков испытывал к Вадиму Дружникову. Тарутян ему нравился меньше, поскольку лидерскими качествами Вадима не обладал. Да и присущей ему иронией не отличался. Но тем не менее и к Николаю юноша относился уважительно. Поэтому, узнав о кошмарном поступке аспирантов, пережил настоящий шок. И хотя профессор брал вину на себя, утверждая, что молодые ученые неадекватны, поскольку он лишил их гена «h», Шаньков до конца в это не верил. Они оба не меньше лаборанта болели за дело. Случалось, не спали ночами, наблюдая за подопытными животными. Радовались удачам и кляли себя за любую ошибку, а тут враз променяли науку на презренный метал?! В его голове такое не укладывалось.
– Хорошо, Александр Ильич, можете на меня положиться. Я постараюсь подготовить обезьян до обеда.
– Спасибо, Витя. Потерпи еще немного. Я найду возможность дать тебе отдохнуть. А сейчас я прямиком в больницу.
– Привет от меня Сурковой. Пусть больше не ест разной гадости.
Профессор пообещал и поспешил из института. Информацию о том, что Катерина пыталась покончить с собой, Бородин держал в тайне: лаборант был уверен – Суркова отравилась случайно. Александр Ильич вышел на улицу и растерялся. У подъезда стояло несколько машин, и он забыл, в какую садиться. Водитель заметил потуги профессора и несколько раз мигнул фарами. Когда и это не помогло, выдал продолжительный сигнал. Александр Ильич тут же сориентировался и поспешил забраться в машину:
– Васенька, если можно, в больницу.
– Сделаем, Александр Ильич…
Они проехали перекресток и свернули к центру.
– Давай на минутку остановимся вот у того киоска. Если это вам нетрудно?
– Сделаем, Александр Ильич.
Профессор неловко выбрался из авто, приобрел связку бананов и уселся обратно:
– Вот, прикупил, как для своих обезьян. Других фруктов привозить врачи запретили, а бананы можно.
До больницы доехали без пробок. Василий выпустил пассажира и втиснул лимузин на стоянку. Бородин боком пробрался между машинами и согнулся к окну водителя:
– Васенька, я часок тут побуду, если у вас есть дела, можете отъехать.
– Я подожду, Александр Ильич…
Профессор отправился к главному корпусу, но чувство вины его не покидало. Он не привык кого-то обременять своей персоной и испытывал неловкость перед водителем. За двадцать рублей в раздевалке ему выдали бахилы, и он их натянул на ботинки. Рядом с ним то же самое пыталась проделать пожилая дама. Александр Ильич ей помог.
– Спасибо, голубчик. Суставы меня уже не слушают. Вы на какой этаж?
– На третий.
– Не проводите меня до лифта? Я в этих скользких пакетах боюсь растянуться.
– Сочту за честь, мадам.
Она взяла его под руку.
– Вы заметили, тут начинают грабить с раздевалки. Эти страшные атрибуты стоят всего пятерку. А они берут двадцать!
– Нехорошо, – согласился профессор, пропуская старушку в кабину.
– Нехорошо… Смеетесь, это только начало. Я сама ленинградка, приехала спасать сестру. Представляете, ее с инфарктом бросили в коридоре и забыли на двое суток. Ее соседка, такая же одинокая пенсионерка, пролежала в коридоре неделю, а вчера умерла. Так, представляете, еще целый день провалялась мертвая, пока они заметили. Мою Верочку ждала та же участь. Хорошо, что я успела.
– Вы врач?
– Помилуйте, голубчик, я архивариус и давно на пенсии.
– Тогда чем вы смогли помочь вашей сестре?
– Вы где живете, мой дорогой?! Я начала платить, и на сестру обратили внимание. Теперь она уже в палате и ею занимаются. Тут без денег даже на тот свет пристойно не проводят. Будешь умирать в мучениях. Господи, до чего довели Россию… Это ваш этаж, выходите.
– Я провожу вас до палаты.
– Вы сама любезность. Теперь встретить приличного человека – перст божий. Живем среди хамья. Дальше я сама, дай вам бог здоровья…
Александр Ильич спустился на третий этаж по лестнице и сразу увидел Суркову. Она стояла возле медсестры и что-то энергично ей говорила. Профессор подошел и остановился рядом, не желая прерывать беседу женщин. Катерина увидела его и вспыхнула.
– Зачем вы пришли?
– Как зачем? Катя, да я загибаюсь. В лаборатории остался один Виктор. Мне сегодня предстоит нейтрализовать ген у приматов. Один бог знает, как я без вас управлюсь. Вам разрешили гулять?
– Да, меня завтра могут выписать.
– Вот это прекрасно. Пошли, пройдемся и все обсудим.
– Что нам с вами обсуждать?
– Давайте на воздух. Только положите куда-нибудь эти бананы. Мне надоело с ними таскаться.
– Вы их принесли мне?
– Естественно, вам. Другие фрукты врач запретил.
В саду Александр Ильич взял Суркову под руку и почувствовал, что рука ее становится деревянной. То же напряжение читалось и на ее лице. Она то бледнела, то покрывалась румянцем. Они подошли к скамейке. Профессор попросил:
– Давайте присядем.
Она обняла его и зарыдала. Александр Ильич замер, не зная, что делать. Попробовал усадить Катерину на скамейку, но она словно окаменела.
– Очнитесь, Катя. Вам вредно волноваться.
– Вы прочитали мою записку? – она смотрела на него горящими глазами и ждала. На них стали оборачиваться.
– Я все прочитал. Вы бог знает чем забили свою головку. Давайте сядем.
Она наконец позволила себя усадить:
– Знаете, о чем я просила сестру?
– Нет, откуда мне знать?
– Я просила, чтобы вас ко мне не пускали.
– Почему?
– Мне стыдно. Я же не знала, что так получится…
– Как получится, Катя?
– Ну, что я останусь жива.
– Вы догадываетесь, кто вас спас?
– Смутно припоминаю. Это был Лыкарин. Я права?
– Да, Катенька, он. Вы представляете, какое чудо мы с вами сотворили?! Бывший рецидивист, закоренелый бандит стал человеком, причем каким человеком! Это же и ваша заслуга. А вы про любовь…
– Простите меня. Я причинила вам столько беспокойств.
– Катюша, это все такая мура по сравнению с тем, что мы делаем. Мы на пути к изменению человечества. Понимаете, че-ло-ве-чес-тва!
– Я знаю, что вы гений. Но я вас люблю. Понимаете, лю-блю! Вы хоть раз кого-нибудь любили?
