фантастические игольчатые кораллы Большого Барьерного рифа из фильмов Кусто.
За ними расположился ковер из белых, оранжевых и розовых доротеантусов. Их мелкие листья от
обилия желез сверкали на солнце, будто осыпанные мельчайшими бриллиантами. С ними соседствовали
иберисы, плотные зонтичные соцветия которых напоминали морскую пену разнообразной окраски —
белой, сиреневой, розовой, пурпурной.
Кэрол без устали выражала свой восторг. Наконец, мы остановились возле моих любимых роз.
Я задумчиво прикоснулся кончиками пальцев к бутону алой розы и процитировал Омара Хайяма:
«Утром лица тюльпанов покрыты росой, и фиалки, намокнув, не блещут красой. Мне по сердцу еще не
расцветшая роза, чуть заметно подол приподнявшая свой».
– Кэрол, у вас есть любимый цветок?
– Мне нравятся лилии.
– Согласно древней легенде, лилия выросла из слез Евы, покидающей рай и оплакивающей свою
безмятежную жизнь, которая осталась в прошлом. Этот цветок олицетворяет собой чистоту и непорочность
райской жизни, – блеснул своими познаниями я.
Вскоре к нам присоединился Марк. Мы, словно старые приятели, обменялись дружеским
рукопожатием. После непродолжительных споров мы определились с местом съемки и удобно устроились
среди расправивших солнечные лучики лепестков гербер, граничивших с алым шелком волнующих
тюльпанов.
Прозвучала уже ставшая привычной команда оператора:
– Камера! Мотор!
– Мистер Харт, хочу признаться: это самое красивое и жизнерадостное место, в котором мне
доводилось работать, – с улыбкой начала интервью журналистка. – Для тех, кто нас смотрит, поясню, что
мы находимся в цветочной оранжерее, принадлежащей Дэну Харту. Итак, чем вы занимались после
окончания колледжа?
– Еще мальчишкой я с замиранием сердца слушал рассказы о Нью-Йорке, где на Уолл-стрит
вершились судьбы людей. Кому-то везло: он утром просыпался бедным, а вечером засыпал уже богатым; а
кто-то, наоборот, мог пустить себе пулю в лоб после неудачного дня. Мне всегда нравилось работать с
цифрами, но профессия бухгалтера ничем не прельщала. Я оставил работу в типографии и устроился на
Стейт-стрит, пятьдесят три, на Бостонскую фондовую биржу. Начинал с самой низкой должности – разносил
документы по кабинетам.
Путь на вершину был долгим. Иногда хотелось всё бросить, чтобы не плестись в колее. Но уйти,
потратив столько лет и набравшись определенного опыта, уже не мог. Слабость мне была не по карману!
Даже по ночам в те годы снилось мерцание котировок, тысячами строк скользивших по экрану компьютера.
Адреналин зашкаливал, сердце трепыхалось, не исключено, что именно там я и нанес ему непоправимый
урон ежедневными стрессами. С остервенением я читал финансовые журналы, строя предположения, какая
же из компаний следующей окажется на вершине успеха. И ликовал, когда мои предположения сбывались.
К концу дня с покрасневшими глазами я, словно на крыльях, летел домой, приободренный своими
победами, или волочил ноги, ругая себя за допущенные промахи.
42
Долгие восемь лет я жил по этому сценарию. Секрет заключается в том, что в начале семидесятых
мой мозг работал наравне с компьютерной программой. Я уже говорил, что имею способность без особых
усилий запоминать ряд многозначных чисел, а если к этому добавить незаурядные аналитические
способности и интуицию, то получается, что я практически молниеносно реагировал на малейшее
изменение цены на акции, принимая решение о купле или продаже. После ряда блестящих сделок мною
заинтересовались. Так я стал известнейшим биржевым маклером Бостона. Меня неоднократно приглашали
на Уолл-стрит на выгодных условиях. И в шестьдесят седьмом году я переехал на Манхэттен. Хелен с
Джимом остались в Бостоне, ее мама была нездорова, а Джим не хотел менять школу. В Нью-Йорке
началась новая жизнь, полная куража, адреналина и бессонных ночей. Самые влиятельные лица города
хотели, чтоб я представлял их интересы на рынке ценных бумаг. И я согласился работать на одного из них.
– Как вы заработали свой первый миллион?
– Просто рационально распорядился своими сбережениями и получил тройную прибыль, которую
вложил в еще один пакет акций. Четвертая сделка и принесла мне официальный первый миллион.
Я решил не озвучивать тот постыдный факт своей биографии, о котором знала только Хелен. Как я уже
говорил выше, в те годы, являясь доверенным лицом некоторых весьма обеспеченных лиц, я имел право
совершать операции с финансовыми бумагами от их лица, брать на это необходимые средства с их счетов.
Один из доверителей после серьезной операции находился в коме, чем я и не преминул воспользоваться.
Руки мои дрожали, я потел и не спал пару ночей, прежде чем решился на это преступление. В итоге я всё же
взял с его счета двести тысяч долларов на приобретение акций на свое имя. Четыре дня я не спал и
практически не ел, пугая своих близких болезненной бледностью и нервозностью. Наконец нервы мои
сдали, и я, упустив еще прирост на добрых сто сорок тысяч, положил-таки занимаемую сумму на счет их
законного владельца. Вернувшись к делам, он даже не заметил этих манипуляций. А у меня появился
собственный капитал, который я в дальнейшем приумножал уже без зазрений совести.
– Как изменилась ваша жизнь в новом статусе?
– С годами я познал оглушительное, тотальное одиночество, какое бывает только на вершине.
Научился замечать доведенное до совершенства лицемерие окружающих меня людей. Это горькая сторона
богатой жизни. Но есть и сладкая ее часть. Я купил хороший автомобиль и впервые познал тактильное
удовольствие от прикосновения к коже шелка дорогих рубашек. У меня появился азарт к наращиванию
собственного капитала. Анализируя развивающийся рынок, я понял, что за вендингом будущее, и первое
время закупал автоматы по продаже кофе, по изготовлению ксерокопий, а затем наладил собственное
производство. Уже позже полученную прибыль стал вкладывать в скупку акций компаний мировых лидеров.
– Не приходилось ли вам, добиваясь поставленной цели, идти по головам?
– Нет! Никогда!
– Мистер Харт, вы любите деньги?
– Люблю, – я смущенно поерзал в кресле. – Однако эта любовь не фанатична. Я не скряга. Мне
кажется, кто-то сверху посылает их мне, а потом наблюдает, потратил или нет. Если не потратил, то, выходит,
что деньги у меня еще есть и можно пока не посылать. А если не получу деньги я, то их не получит и тот, кто
работает на меня, и больницы в Африке тоже останутся без них. Мне нравится нескончаемый круговорот
