купюр в природе.
– Не знала, что вы занимаетесь благотворительностью. У вас много друзей?
– Один! Но он стоит сотни друзей! К сожалению, в Америке жизнь такова, что общаться
предпочитают только с теми людьми, которые как-то могут оказаться полезными, а я неискренность за
версту чую.
– Мистер Харт, а где по-другому?
– Вот здесь, в области грудной клетки слева, у меня по-другому.
Журналистка лишь печально улыбнулась в ответ.
– И напоследок небольшой блицопрос. Кто ваш любимый художник?
– Айвазовский. Люблю море. И только он, как никто другой, мог передать реалистичность воды на
холсте.
– Любимая книга?
– Предпочтения менялись по мере взросления. В детстве роман Джека Лондона «Мартин Иден»
произвел на меня неизгладимое впечатление. Я восхищался тем, какую колоссальную работу этот человек
проделал над собой! Он стал для меня образцом. Перечитывал его вновь и вновь, пытаясь понять, как
человек, добившийся всего, о чем он мечтал, может покончить с собой? Не понимал этого тогда, не
понимаю и сейчас. Для человека не может быть ничего дороже жизни. Позже полюбил «Великого Гэтсби»,
даже выписал из книги распорядок дня главного героя, о котором в конце книги рассказывает его отец. Я так
же, как и он, старался работать над собой, учил иностранные языки, осваивал этикет. Из современных
авторов я бы выделил Дэна Брауна. Его сюжеты всегда оригинальны и занимательны.
– Начав жизнь заново, какие ошибки вы бы попытались не повторять?
43
– Я, как колючий подросток, стыжусь проявлять свою любовь к близким людям, скуп на теплые
слова. Для меня долгое время нежность была синонимом слабости. Вот этого я бы не хотелось повторять.
– Какое ваше самое большое достижение в жизни?
– Пусть это прозвучит самоуверенно. Но я еще в пути!
– Что или кто делает вас счастливым?
– Моя внучка Анжелика! Это неиссякаемый источник радости в моей жизни! Сейчас столько
развивающих телевизионных программ и книг, что, общаясь с ней, порой ловлю себя на дилетантстве в
некоторых вопросах. В четыре года она серьезно изучала книги о динозаврах. Зная об этом, я, однажды
нарочито сердясь, сказал, что сейчас зарычу, как Тирекс. На что она, скептически оглядев меня с ног до
головы, ответила, что вообще-то я больше похож на Тритирадона. Я просто не нашелся, что на это ответить!
Кэрол внимательно слушала, заметив, как наполнился теплом мой голос.
– Анжелика постоянно стремится кого-нибудь спасти. Когда мы гуляем вдоль океана, она помогает
меченосцам, выброшенным на берег волной. Все мы от рождения светлые и чистые. Нас озлобляют
страдания и несправедливость. Я пытаюсь сделать все, чтобы оградить внучку от разочарований.
– Кроме благополучно проведенной операции, о чем еще мечтаете?
– Я – кладбище зарытых желаний, на которые больше нет ни времени, ни сил. Теперь просто
мечтаю, чтоб мои близкие были счастливы. Это желание эфемерно и не конкретно, но другого нет.
– Почему вы хотите испытать трансплантацию на себе? Почему не попробуете на тех, кто уже
обречен?
– А я и есть тот, кто уже обречен.
– Вам страшно?
– Очень… но, как говорила моя мама, «чтобы увидеть радугу, нужно пережить дождь»!
– На этих словах я хочу поблагодарить вас, мистер Харт, за уделенное нам время. Следующая наша
встреча состоится уже после операции, – с завидной уверенностью пообещала журналистка.
– Надеюсь, что именно так всё и будет.
Марк остался, чтобы еще поснимать общие виды оранжереи. А мы с Кэрол направились к выходу.
По моей просьбе флорист подготовил большую корзину цветов с композицией из самых достойных ее
красоты экземпляров. Девушка была в неописуемом восторге от презента, признавшись, что впервые
получает такое количество экзотических цветов в одной корзине.
Мы покинули оранжерею через запасной выход. Я хотел продемонстрировать свою коллекцию
декоративных кустарников, которые размещались под открытым небом на огороженной рабицей
территории.
Не без гордости я знакомил ее с особенностями каждого из кустарников:
– Это мой любимец – миндаль сорта «розовая пена». Ранней весной, до распускания листьев, вдруг
в одну ночь куст покрывается нежнейшими ярко-розовыми цветами, словно предрассветное облако окутало
ветви. Облако чуть колышется от дуновения легкого ветерка, источая тончайший аромат. На него со всей
округи слетаются тысячи пчел и шмелей. Невероятно красивое зрелище! Орешник же хорош осенью: его
светлый солнечный шатер сияет своим природным золотом. Жасмин тоже наиболее красив осенью. Я очень
люблю растения. Они несут в этот мир лишь добро и так необходимый всем нам кислород. Люди их часто
недооценивают, не понимая, что самим своим существованием обязаны им – этим безмолвным
терпеливым созданиям! Кэрол, а вы не торопитесь?
– Нет.
– Может, пообедаем вместе?
– С удовольствием, мистер Харт.
Мы дождались, пока цветы погрузят в салон машины, и тронулись в путь.
Бывая в Бостоне, я почти всегда обедал в «The Oceanaire Seafood Room». Ресторан по праву считался
одним из лучших в стране: здесь подавали самые свежие морепродукты в городе по соответствующим
ценам. Признаться, мне очень хотелось произвести впечатление на девушку достоинством выбранного
заведения.
Машина мягко затормозила на парковке перед рестораном с вывеской в виде эллипса, внутри
которого на темно-синем фоне изображена голубая меч-рыба. Ниже, растянувшись в две строки,
расположилось название заведения. Ресторан находился в помещении бывшего банка и сохранил красивую
архитектуру прошлых лет, дополненную штрихами современных тенденций в дизайне. Всё это щедро
подсвечивалось голубым сиянием неоновых ламп.
Мы вошли внутрь и оказались в большом светлом подковообразном зале с двумя рядами столов,
покрытых белыми скатертями. В глаза бросались странной формы люстры шоколадно-белого цвета,
похожие на массивные колеса с широкими шинами. Я всегда предпочитал трапезничать этажом ниже, куда,
не теряя времени, и повел свою спутницу, с интересом рассматривающую интерьер заведения. Над
44
лестницей гроздьями спускались плафоны. Подвешенные на тонких проводах и излучающие мягкий желтый
свет шарики перемежались с металлическими сферами-близнецами, которые напоминали незатейливые
молекулы. Невзирая на яркое полуденное солнце за стенами ресторана, нижний ярус заведения всегда
хранил интимный приглушенный голубой свет. Поэтому гости словно погружались в морскую пучину. Здесь
