Рядом стояла бутылка с водой, но пить мне не хотелось. Моё тело сейчас не нуждалось ни в чем, а вот разум… Он был взбудоражен, взбешен. Этот эксперимент виделся теперь мне одним сплошным безумием. Всё вокруг казалось подозрительным, недобрым, плохим. И этот сумасшедший профессор, севший за пульт странного вида аппарата за прозрачной стеной, и сам этот стеклянный бокс, и вся работа Закхера – ничто не внушало мне больше доверия. Как я мог согласиться на это? Как Майку удалось уговорить меня? Эльза, на что ты меня толкнула? Почему в опытах Закхера ни один человек не принял участия до меня? А его отчеты? Теперь они казались мне сплошной фикцией… Нет, здесь точно было что-то не так. Я носом чувствовал это…
Яркий свет осветил окружающее меня пространство, он ослепил меня, я закрыл глаза.
– Раз, раз, раз, проверка…, – услышал я в динамике голос Закхера. – Голубчик, вы слышите меня?
– Слышу, – с трудом вымолвил я.
– Вы только не волнуйтесь, голубчик. Сейчас вам придется немного потерпеть. Я зажгу яркий свет. Липотронные ксиниды активируются только при воздействии на них лучей дельта-спектра…
«Да что же это… Вот угораздило», – подумал про себя я.
Через несколько секунд свет начал мигать. Без соблюдения всякого ритма он то гас, то вспыхивал вновь. Это было ужасно! Казалось, свет проникал внутрь моего тело, он причинял мне боль.
– Не волнуйтесь, не волнуйтесь, голубчик. Всё так и должно быть…, – продолжал успокаивать меня находящийся за стеной профессор. – Только генерацией света по заданной схеме я могу заставить структуры внутри вас заработать по разработанной мною программе. Только тогда будет результат… Знаете, ведь липотронные ксиниды очень восприимчивые структуры. Они способны поддаваться влиянию извне, а также…
Я уже его не слушал. Игра света изводила меня.
– Я не могу! Сколько это ещё продлиться? – закричал я.
– Ну голубчик, пожалуйста, потерпите. Ещё 248 секунд…
Я сжал зубы. Гнев и горечь нарастали во мне. Злился ли я на Закхера? Нет… Этот старик был не виноват в том, что я отдался в его руки. Я ругал себя. Я ненавидел себя за то, что все последние дни только и делал, что совершал ошибки. Я гнал себя по неведомому мне лабиринту, который не имел выхода, а вел в тупик. Я позволил запереть себя в этом боксе, потому что не оставил себе никакой возможности вести прежнюю жизнь.
В какой момент моё прошлое пошло не по тому пути? С чего всё началось, где та первая ошибка? Эльза… Я ведь любил её. Было время – я ждал наших с ней встреч, скучал по ней, мечтал оказаться с ней рядом. Возможность прикоснуться к ней была для меня настоящим счастьем… Почему же потом всё изменилось? Прекрасное чувство угасло. Оно испарилось, исчезло, и больше уже не вспыхивало вновь. Остались привычка и жажда благополучия. А любовь? Будь она у нас с Эльзой, не было бы наших ссор. Не было бы ругани и того злополучного скандала… Не было бы тела Эльзы, безжизненно распластавшегося на полу, не было бы этого ужасного сигнала «Доступ заблокирован», который окончательно загнал меня в этот самый бокс… Любила ли меня Эльза? Когда-то давно, несомненно, любила. А потом… Она, так же, как и я стала жертвой принятого образа жизни. Под ежеминутным контролем Системой, под пристальными взглядами друзей мы слишком рьяно пытались играть роли благополучных граждан. Мы забыли о том, что было действительно важно – мы забыли о нас самих…
Мерцание света прекратилось. Полежав немного, я почувствовал, что ко мне возвращаются силы. Я поднялся и сел. Чувствовал я себя вполне сносно, однако, мое умственное напряжение росло. Мозг продолжал усилено работать.
Мог ли я изменить своё прошлое, вернись я в него? Могло ли в тот злосчастный вечер всё сложиться иначе? Стечение тех роковых обстоятельств навсегда изменило мою жизнь… Сейчас, накачанный какой-то дрянью, сидя на полу стеклянного бокса, я с волнением думал о том, что называлось судьбой…
Я устал. Мне захотелось спать.
– Эй, Джек, мне бы постель, – обратился я к наблюдавшему за мной, словно за рыбой в аквариуме, профессору.
Закхер засуетился. Скоро он появился в дверях с подушкой и одеялом в руках. Развернув на полу раскладную кровать, он принялся застилать её простынёй.
– Послушайте, Джек, – начал я. – Всё хочу спросить вас, зачем вам понадобился этот эксперимент? Именно над человеком? Животных вам недостаточно? Ведь анатомически мы практически ничем не отличаемся от млекопитающих. Да взять хотя бы обезьян…
– Понимаете, всё-таки есть одно принципиальное отличие… – взбивая подушку, отвечал Закхер. – Вы-то и поможете мне доказать существование его. В этом, голубчик, суть…
– Вы прямо заинтриговали меня, Джек, – сказал я, садясь на приготовленную кровать. – Когда-нибудь вы обо всём мне расскажете и ответите…
– Непременно…, – ответил Закхер, удаляясь.
Профессор что-то скрывал, в этом я не сомневался. С его работой было что-то нечисто, что-то не так. Мне же не оставалось другого выхода, как только пройти этот эксперимент до конца. Тёмный раствор, закаченный в меня, вскипал.
– Что вы хотите доказать, профессор? – закричал я. – Что ваши липотронные ксиниды способны видоизменить живой организм? Вы хотите поменять мою внешность? Вы против Системы? Хотите стать первым, кого она растопчет?… Считаете себя умнее всех? Вы обращаетесь со мною беззаконно!
Мне хотелось разозлить доктора, но Закхер молчал.
«Вот мерзавец!» – думал я засыпая.
Что происходило со мной во сне?…
Проснувшись, я почувствовал себя бодро. Тело, то самое тело, которое накануне казалось мне таким слабым и разбитым, теперь было совсем другим. Мои мышцы, набрав мощь, подтянулись, окрепли. Кровь разогрелась, понеслась, забурлила в жилах. Мне казалось, что за ночь я помолодел. Ушли прочь усталость, беспокойство.
Я открыл глаза. Свет! Он показался мне таким же ярким, как и раньше, однако что-то вокруг было не так. Я как-то по-другому видел теперь окружающее пространство… Цвета… Они как будто поблекли. Нет, они совсем исчезли. Всё вокруг стало однообразно серым. Зеленое покрытие пола, синий фон расположенных за боксом стен… Всё теперь мне виделось в градациях серого. Экран часов, на котором ещё вчера цифры светились красным, сегодня показывали бледно серым «13:45».
Я проспал почти половину суток, и за это время что-то явно поменялось во мне. Всем телом, всеми кончиками своих нервных окончаний, я ощущал, что стал каким-то другим. Снова и снова я осматривался вокруг. Если бы Закхер попросил описать сейчас мои ощущения, я бы не смог подобрать нужных слов. Мои глаза не просто утратили способность различать цвета, зрение моё стало панорамным… Не поворачивая головы, я одновременно мог разглядеть две противоположные стены. Это было удивительно! Это настораживало. Что-то со мной было не так.
