— Демократия осталась, свобода исчезла, — продолжал повелитель Валгаллы. — Расщепление произошло прочти безболезненно. За мнимую безопасность вы с легкостью отдали душу.
— Вы, похоже, не понимаете, что именно благодаря этой игрушке, этому чудо-шпиону существуете вы и ваша Валгалла. Тот, кто задыхается на той стороне, бежит в Дикий мир. Порой этим людям кажется, что они обрели то, что искали. Но вы хотите лишить их даже этого шанса. Так что не стоит из себя воображать поборника свободы, потому что вы пьете из другого источника.
— Я — поборник справедливости. А справедливость — это прежде всего неравенство. Равенство оскорбляет таких людей, как мы с вами. Император и герцог! — Повелитель Валгаллы произнес эти титулы со значением. — Мы союзники, герцог. Я и вы. Но не Бурлаков. Да вы и сами это понимаете, не так ли? Он наносит нашему мир непоправимый вред. Его мы должны нейтрализовать. Зато с вами я готов заключить союз. По-моему» мы неплохо поняли друг друга в прошлый раз.
— Где гарантия, что Валгалла сдержит слово?
— Глупый вопрос. Кто требует гарантий от императора?
— Все любят императора, — улыбнулся Луис.
Выучка портальщика помогла Ланьеру раздвинуть губы в улыбке.
— А почему бы вам не использовать первые врата? Устранить наблюдателей, взять Дикий мир под контроль... («О Боже, что я такое болтаю? Вживаюсь в роль? A вдруг он так и поступит?») — Для императора это должно быть несложно.
— О нет! Эти врата нам не подходят! Проход через них подобен кастрации. Кто их миновал, возвращаясь в Вечный мир, — уже не мужчина.
Ланьер повернулся к солдату, который по-прежнему стоял за стулом, и жестом показал, чтобы тот налил вина. Поднялся, взял бокал за тонкую ножку и громко и отчётливо произнес на весь зал:
— Генерал Наполеон Бонапарт.
— Это тост? — спросил император.
— Да. Нам нужен генерал Наполеон Бонапарт.
2
Дверь с грохотом распахнулась, яркий луч фонаря затмил тусклый свет лампы.
— Вас ждут, ваша светлость — охранник махнул фонариком, как дубиной.
Ланьер принялся одеваться. Не спеша, стараясь не тревожить пораненную руку.
— Пожалуйста, быстрее! — Охранник старался быть вежливым, хотя и не привык к этому.
— Я пленник?
— Вы под надзором.
— Всё равно нет повода торопиться.
Охранник пропустил Ланьера вперед и запер дверь. Они миновали коридор, всего несколько шагов длиной, стальную дверь и за ней — еще один коридор, более широкий. Здесь поджидали офицер в серо-голубой форме и два здоровяка-охранника. Офицер, ни слова не говоря, повернулся и двинулся по коридору. Виктор пошел за ним. Охранники двинулись следом. Первый старавшийся быть вежливым, остался в коридоре.
Кабина лифта (полированное дерево красновато-лилового оттенка и серебряные накладки, на стенах зеркала) медленно опускала их вниз. Бережно опускала. Виктор смотрел на свое исхудавшее после мортала лицо с запавшими щеками, тронутое сероватым налетом щетины, и морщился. Он не любил неопрятных людей. Сейчас он сам выглядел неопрятно. Ему позволили принять душ, выдали чистое белье и одежду — серую одежду без знаков различия, только с буквой W на рукаве. Но почему-то запретили бриться.
На нижнем этаже еще один коридор. Белые круглые лампы в матовых абажурах на стенах. Сами стены, покрытые деревянными панелями. Запах свежего дерева. Но все равно Виктор ощущал холод камня сквозь теплоту древесины и каждую минуту помнил, что они находятся в чреве огромной скалы. Офицер остановился перед металлическими дверьми.
— Гость прибыл! — сказал он негромко.
Одна из панелей тут же отъехала в сторону. Из черного пространства за нею, как из норы, выскользнуло мелкое существо с узкой и длинной головой, в пластиковом балахоне поверх формы, и очень быстро и очень ловко принялось шарить мягкими бескостными лапами по телу Виктора. Ничего не найдя, человечек произнес:
— Чисто.
Тогда металлические двери распахнулись. Офицер отступил в сторону, щелкнул каблуками.
— Идите! — приказал Виктору.
Ланьер сделал несколько шагов. Б комнате было почти темно.
— Садитесь! — сказал ему кто-то.
Виктор сел в удобное кресло с мягким сиденьем, ощупал пальцами деревянные подлокотники.
— Вы оказались упрямцем, — сказал все тот же голос.
Хозяин кабинета стоял в тени, свет практически не освещал его. Контур фигуры едва угадывался. Но Ланьер узнал голос — с ним говорил Луис. А портальщик полагал, что его хочет видеть император. Оказывается — всего лишь Луис. Но что это меняет? Ничего. Император и Луис принимали его за другого и с этим другим вели торг, пытаясь добыть информацию, которой у Виктора не было. Портальщик находил эту ситуацию забавной. Почти.
Вспыхнул свет — он бил из каждого угла так, что почти полностью уничтожил тени. Все предметы теперь казались светлыми и плоскими. И все было очень аккуратно, чисто, пригнано одно к одному. Дубовые панели на стенах, полки с бумажными книгами. Нигде ни пылинки. Огромный дубовый стол. Настоящий мастодонт и совершенно пустой. Только лампа на длинной чахоточной ножке прилепилась в углу.
— Вы правы, я упрям, — сказал Ланьер с усмешкой.
— И всё же я попробую вас убедить. Любого человека можно убедить. Вы должны стать нашим союзником.
— Должен? — переспросил Виктор.
Он не любил это слово. Если кто-то говорит «должен», значит, он собрался тебя поиметь. Вместо того чтобы заплатить, хочет получить даром. Это Виктор понял ещё в детстве. Человек может сказать: «Я должен...» Возможно, и в этом случае будет обман. Самообман. Однако не всегда. Но «ты должен» — это всегда надувательство.
— Вы живете в этом мире с самого открытия врат. Вы пришли сюда первым. Ни разу за все время вы не пытались покинуть этот мир. Вы целиком принадлежите нашему миру. Как император. Как я, — продолжал увещевать Луис.
— Вы пришли гораздо позже, — напомнил Ланьер продолжая разыгрывать герцога.
Лицо Луиса окаменело. На мгновение. Слова его задели.
— Зато действуем куда успешнее, — проскрипел Луис.
«Смотря что считать успехом», — мог бы возразить Виктор. Но промолчал.
— От нас зависит будущее человечества, — сказал Луис.
«Вранье — оно зависит от каждого».
Впрочем, императору и его людям такое говорить бесполезно.
— Хотите, я объясню вам, почему вы не вернулись? — Голос Луиса сделался вкрадчив.
— Валяйте.
— Вы поняли, что тот мир создан для ничтожеств. Он похож на загородку для скота, где можно передвигаться гуськом друг за другом, дыша идущему впереди в затылок. А кто-то дышит в шею тебе и пихает локтями в спину. Так ты идешь. Обогнать невозможно. Вся надежда на то, что человек перед тобой споткнется и упадет. Ты толкаешь его, пинаешь. А когда он падает, шагаешь по упавшему телу. Но это передвижение на одну позицию. Проявить себя, показать свою неординарность невозможно. В загородке все ординарны. Разумеется, есть любимчики. Те, кому посчастливилось родиться в нужной семье в нужное время, кого друзья и родственники поставили в первые ряды. Их имена будут повторять на разные лады, они будут всегда и везде во главе стада. Вечный мир принадлежит ворюгам и наглецам. Они хапают все. И отнять у них то, что они присвоили, маленькому человеку, такому как я, — невозможно. Но кто-то сильный (очень-очень сильный) накажет воров и хапуг. Император — вот ключ ко всему. Разумеется, он не сможет восстановить справедливость в каждом конкретном случае. Это невозможно. Но он восстановит справедливость как таковую. Император будет наносить удары по тем, кто на самом верху. Он заставит их содрогаться от страха. Они не убегут, не бросят награбленное, они будут сидеть и ждать, когда будет нанесен удар. Они будут трепетать. Удары будут избирательными — по тем, кто покрылся жиром. По бизнесменам, ворам, певцам, портальщикам, программерам. Не все будут уничтожены. Но все (повторяю, все!) станут трястись от страха, все будут подличать, доносить, заискивать и ждать, что в любую минуту их поразят!
