собачонку укачивало в машине, словно барышню! За полгода она обгадила мне каждый сантиметр салона.
И что примечательно: имя девушки я помню плохо, то ли Келли, то ли Кейт, а вот имя ее сучки – Альма —
не забуду никогда! Потом в баре я подцепил какую-то мулаточку и намотал на винт гонорею. Как и
положено, поделился этой заразой с ближним. Всё обнаружилось очень быстро, и эта Келли-Кейт выгнала
меня. Да я и не особо переживал: хоть псину ее больше не придется видеть.
Том сидел, закинув ногу на ногу, от чего поднявшаяся брючина оголила до середины икры черную
волосатую ногу. В руке у него был какой-то журнал, от страницы которого он оторвал уголок и, скрутив из
него трубочку, принялся с упоением ковырять ею в ухе. Своим видом он напоминал собаку, которой чешут
за ухом. При этом взгляд животного становится блаженно-умоляющим, и оно начинает двигать ногой в такт
движения руки. Судя по взгляду Тома, еще секунда – и он тоже начнет махать своим сорок пятым размером
ботинка.
Прочистив оба уха, он вдруг встрепенулся и, ничего не сказав, торопливо выбежал из палаты.
Вернулся вскоре с ноутбуком в руках. Бесцеремонно установив его на моей груди прямо напротив лица, он
включил документальный фильм, в котором симпатичная блондинка брала интервью у старика по имени
Дэн Харт. Старик мне кого-то напоминал, но я не мог вспомнить, кого именно. «Вероятно, медийное лицо»,
– успокоил себя я.
– Этот старик – ты, Дэн! – торжественно воскликнул Том, указывая пальцем на экран монитора.
Я прищурил глаза, подозрительно всматриваясь в лицо старика. «Нет, этот Том явно не в себе, —
мелькнуло в голове, – вот и смеется он постоянно. Типичный придурок! Почему врачи пропускают его
сюда?»
54
– Ты первый человек в мире, перенесший пересадку головного и спинного мозга! – сиял Том. —
Сейчас поставлю этот фильм с самого начала, а ты посмотри. Возможно, это станет толчком для
пробуждения твоей памяти. А я зайду позже.
Он вышел, и я остался один.
Фильм оказался длинный, но занятный. Некий бизнесмен вложил деньги в исследования по
трансплантации мозга и теперь мечтает оказаться на операционном столе, дабы испытать это всё на
собственной шкуре. Смельчак, однако!
Но… толчка не случилось. Вернувшийся Том понял это без слов, по моим глазам.
Если мне удалось верно посчитать, то прошло двенадцать дней.
Наступил день операции. Получив наркоз, я провалился в гулкую пустоту.
Очнулся всё в той же палате. Рядом, с книгой в руках, дежурила Анна. Аппарат издал пикающий звук,
предупреждая о начале мозговой активности, и женщина встрепенулась. Она тут же нажала на кнопку
вызова, расположенную над кроватью, и через минуту в палату вошел Георг Дитте. Он поводил пальцем
перед моими глазами вправо и влево, я следил взглядом за его манипуляциями. Во рту пересохло. Казалось,
еще немного – и на языке появятся трещины. В голове словно варилась вязкая каша вперемешку с битым
стеклом.
Пытаюсь попросить воды. Губы шевелятся, но я не слышу своего голоса. Снова напрягаю связки и
чувствую пронзительную, отзывающуюся в затылке боль.
– Пи, – простонал я, однако получилось лишь нечленораздельное мычание. Причем голос,
издавший эти звуки, прозвучал низким хриплым басом. Должно быть, после длительного молчания связки
огрубели.
Дитте улыбнулся одними глазами, слегка их прищурив.
– Ага, ну-ка попробуй открыть рот, – попросил доктор.
Я подчинился, лишь слегка разомкнув губы.
– Пи, – повторил более понятно, всё тем же незнакомым мне низким голосом. Язык казался
огромным, с трудом помещающимся во рту.
– Кажется, он просит пить, – обратился он к медсестре, которая тут же, набрав в шприц воды,
оросила рот небольшой порцией. Я сглотнул, она добавила еще.
– Голова болит? – поинтересовался Георг.
– Да, – ответил я, наслаждаясь возможностью говорить.
– Можешь произнести свое имя? – продолжал экзаменовать Дитте.
– Дэ, – последовал ответ.
Доктор удовлетворенно кивнул и обратился к Анне:
– Пригласи доктора Константинидиса и мистера Кросби.
Она учтиво кивнула и бесшумно выскользнула из палаты. Анна явно побаивалась своего
немногословного босса. Чего не скажешь о Наоми. Та, разговаривая с Дитте, всегда норовила встать как
можно ближе к нему.
Георг, сосредоточенно сдвинув брови, делал какие-то пометки в своем журнале.
Раздался деликатный стук в дверь – и тут же она отворилась, впуская в палату невысокого человека
– коротконогого, с длинным крепким торсом. Жгучий брюнет с черными глазами-маслинами и прямым
крупным носом, берущим свое начало чуть выше переносицы. Синева гладко выбритых щек перекликалась
с синим костюмом медицинского работника. Он бросил любопытный взгляд на меня, вежливо
поприветствовал и подошел к Дитте.
Конечно же, я не помнил того, что Анастасиос Константинидис был одним из девяти специалистов,
приглашенных мною в исследовательскую лабораторию. В прошлом прекрасный и востребованный
пластический хирург, он однажды решил кардинально сменить сферу своей деятельности и увлекся
изучением белого вещества мозга человека. Вскоре он даже написал две научные работы об электрической
активности нейронов, являющихся своего рода ключом к пониманию устройства нашего разума. Дитте без
труда нашел его в Греции, где он жил на тот момент. Это был пятидесятисемилетний добряк невысокого
роста, со всех сторон покрытый густой растительностью, которой очень гордился, как и выдающимся далеко
вперед носом. Однажды, когда Константинидис опоздал на работу, то пошутил, сказав, что начал бриться и
задумался, а опомнился только когда бритвенный станок, пройдя всю грудь и живот, дошел до резинки
трусов. В коллективе его любили за отзывчивый характер, ответственный подход к выполняемой работе и
даже прощали излишнюю болтливость.
Спустя пару минут дверь палаты охнула от панибратского толчка, и в помещение как всегда
стремительно вбежал, а не вошел Том:
– Дэн, как ты?
– Пло, – искренне ответил я, выбирая слова покороче.
55
– Ну, так всегда бывает. Перед тем как человеку станет хорошо, ему обычно бывает плохо! – выдал
нехитрую сентенцию Том. – Тебе что-нибудь нужно?
– Нет.
В другом углу палаты Дитте обсуждал с греком план процедур по моему восстановлению. Том
подключился к их разговору. Было решено, что сегодня я весь день набираюсь сил, а с завтрашнего дня роль
логопеда на себя возьмет Константинидис.
Мне дали снотворное, и я опять провалился в сон почти на сутки.
