нервных окончаний. Тело постепенно оживало, но по-прежнему оставалось неподвижным. После
применения аппарата, название которого я не запомнил, исчезли тяжесть в голове, головокружение и шум в
ушах. Как мне объяснил Дитте, этот прибор изучает прохождение нейроцепных реакций и мышечных
импульсов, находит места сбоев в их работе и предлагает акупунктурные точки воздействия для
восстановления нормальной работоспособности. По окончании сеанса с этим аппаратом меня на сорок пять
минут обертывали в экранированное металлизированными нитями лечебное одеяло в целях оптимизации
механизма саморегуляции организма. Во время обертывания тело казалось тяжелее раз в пять, словно на
шею повесили гигантскую гирю. Тело покрывалось потом. А я лежал и изнывал от скуки.
После «одеяла» наступало время лечебной физкультуры. Мне сгибали и разгибали руки, ноги,
пальцы, причиняя острую боль в области суставов. Я сжимал зубы покрепче и терпел, понимая, что всё это
необходимо во избежание контрактур суставов.
Это повторяется изо дня в день, и уже порядком наскучило, но сегодня произошло кое-что новое.
После обеда меня привезли в кабинет томографии. Там находился Кирк Бэйнион – известный в Америке
нейробиолог. На вид ему лет шестьдесят. Приземистая рыхлая фигура, подбородок утюжком, седеющая
шевелюра, незнакомая с расческой, острые, всё подмечающие глаза и кустистые брови. Он создал
подробную карту моего мозга: в ней сеть из ста шестидесяти километров нервных волокон, называющихся
белым веществом, соединяют разные участки мозга, порождая всё, что мы думаем, переживаем и
ощущаем.
Меня переложили на жесткую кушетку, поместив голову в открытый пластиковый короб. Рентгенолог
опустил мне на лицо белый пластмассовый шлем. Сквозь отверстия для глаз я смотрел, как он прикручивает
каску покрепче, чтобы все девяносто шесть установленных в ней миниатюрных сенсорных антенн оказались
как можно ближе к мозгу и смогли лучше уловить испускаемые им радиоволны. Кушетка въехала в
цилиндрическую утробу томографа.
Магниты, окружавшие меня, начали гудеть и попискивать. Целый час я лежал неподвижно, с
закрытыми глазами и пытался сохранять спокойствие. Это было непросто. Плечи упирались в стенки
томографа, и я, подавляя приступ паники, старался дышать ровно, гнать мысли о том, что лежу как в гробу.
– Дэн, попытайся максимально расслабиться, – сквозь гул работающего томографа через микрофон
раздался чуть хрипловатый баритон Бэйниона. – Сейчас к мозгу будет подаваться фильм с интервью,
который ты уже видел. Это экспериментальный метод, но есть вероятность, что он поможет расшевелить
твою память.
57
Мой полуторакилограммовый кусок плоти под названием «Мозг», отчаянно о чем-то думал, не желая
расслабляться. Возможно, виною тому был дискомфорт и легкая паника, внушаемые тесной темной
кабинкой.
– Так дело не пойдет, Дэн, – устало звучал прокуренный голос из динамика. – Твои воспоминания
воспроизводятся группой нейронов, напоминающих по форме морского конька, отсюда и название —
гиппокамп. Он пробуждает в мозге обширную сеть связей, которая возникает, когда мозг вызывает
знакомую ему в прошлом информацию. Твой страх передается электрическими сигналами в миндалевидное
тело мозга и подавляет воспоминания. Просто расслабься, а еще лучше попытайся уснуть. Фильм будет
напрямую подключен к нейронам гиппокампа, это встряхнет твою память.
Голос в динамике звучал умышленно монотонно и успокаивающе. Я немного расслабился, закрыл
глаза и невольно стал вспоминать содержание фильма. Хотя не исключаю, что именно подключенные к
голове провода вызвали видения в виде эпизодов из того интервью.
Томограф тихо гудел, и вскоре я даже задремал.
Раздался щелчок – и кушетка медленно поехала. Я открыл глаза. Приглушенный свет наполнял
кабинет. За стеклом находился Дитте и Бэйнион. Они склонились к монитору компьютера и, изредка
перекидываясь парой слов, внимательно что-то там рассматривали.
Пазл в моей голове не сложился. Тем не менее новые фрагменты в памяти всё же появились. Какие-то
лица, словно голограммы, возникали в сознании – прозрачные, не имеющие под собой материи, глубины
понимания.
И еще пришло осознание того, что я не имею ни малейшего представления о том, как выгляжу! Более
того, я даже примерно не представляю свой возраст.
Меня перевезли в палату, и через некоторое время вошел Кирк. Он без лишних церемоний устроился
на краю кровати.
– Голова болит?
– Нет.
– Скажи, после … – Бэйнион запнулся, – ну, той процедуры в томографе. Какие-нибудь новые
воспоминания появились?
– Да.
– Они связаны с фильмом?
– Да.
Лицо Бэйниона осталось усталым и беспристрастным, словно он вовсе не удивлен успешным
результатом.
– Завтра еще раз поспишь под этот фильм, только тебе нужно учиться расслаблять голову, работай
над собой. Том и Джим – самые близкие для тебя люди. Они могли бы записать аудиоинформацию из
твоего прошлого. И мы будем по частям заполнять память, как это было сегодня. Согласен?
– Да.
– Мы изучили мышиный мозг. Одна его частица, размером с крупинку соли, содержит информацию
объемом около сотни терабайт. Примерно столько же места заняли бы двадцать пять тысяч фильмов в
высоком разрешении. Вот и представь, какой масштаб работы нам предстоит. Ладно, отдыхай.
Бэйнион вышел из палаты, а я принялся жонглировать новой информацией. В памяти всплывали
какие-то лица, имена, события, словно перед глазами проносился причудливый вернисаж фотоснимков. Но
лица никак не желали объединяться с именами, зияющие повсюду пустоты не давали сомкнуться
информации в единое целое.
И еще терзали сомнения. Среди новых видений был большой особняк на побережье и четкое
осознание того, что это мой дом. Если это соответствует действительности, то, получается, я очень богат!
Тогда это проливает свет на происходящее здесь! Что, если мне в мозг заносят абсолютно чуждую
информацию? Я чистый лист бумаги в их руках, они в состоянии написать на нем всё, что пожелают. Этот
самый Джим может выступать заказчиком в таком грязном деле! Ведь, судя по степени родства, на котором
он так горячо настаивает, наследство должно достаться ему. Он уверяет, что есть еще и дочь, которая не
объявилась ни разу и даже не позвонила мне, что опять же противоречит его словам. Неужели сэкономили
денег на актрисе, которая сыграла бы роль любящей дочурки?
Меня лихорадило от всплывших вдруг подозрений! Я не знал, как поступить. Стоит ли продолжать эти
