— Вот как!
— Разве вы не слышите ненависти в его голосе, когда он говорит о Харконненах?
— Вы знаете, что у меня нет слуха.
— Что заставило вас подозревать меня? — спросила она. Хават нахмурился.
— Моя госпожа ставит своего слугу в неудобное положение. Мой первый хозяин — герцог.
— За это я готова тебе многое простить.
— И снова я должен спросить: есть ли что прощать?
— Что же нам делать? — спросила она. Он пожал плечами.
— Давай тогда возьмем кого-нибудь другого, — сказала она. — Дункана Айдахо, например, великолепного воина, чьи способности к охране и наблюдению заслуживают глубокого уважения. Сегодня вечером он переусердствовал кое в чем, носящем название пива со спайсом. Я слышала, что и другие наши люди бывали одурманены этой смесью. Это верно?
— У вас есть собственная информация, моя госпожа?
— Да, есть. Неужели вы не рассматриваете это пьянство как симптом, Зуфир?
— Моя госпожа говорит загадками.
— Напрягите свои способности ментата! — вспылила она. — В чем причина того, что происходит с Дунканом и с остальными? Могу вам ответить: у них нет дома.
Он указал пальцем в пол:
— Арраки — вот их дом!
— Арраки для них — неизвестная земля. Их домом был Каладан, но мы лишились этого дома. У них нет дома, и они боятся, что герцог их покинет.
Он окаменел от изумления.
— Если бы так заговорил один из наших людей, то это можно было счесть…
— Ах, прекратите, Зуфир! Разве доктор совершает предательство, поставив правильный диагноз? Разве можно его за это считать пораженцем? Моя единственная цель — вылечить болезнь.
— Герцог доверяет мне в этих вещах.
— Но вы должны понимать, что у меня есть опыт лечения таких болезней, — сказала она. — И, возможно, ты согласишься, что у меня есть некоторые лекарства.
«Мне придется ввести его в еще более жестокий шок, — сказала она себе. — Он нуждается во встряске, которая выбьет его из состояния рутины».
— У вашего умения может быть много интерпретаций, — говоря это, Хават пожал плечами.
— Вы уже вынесли мне обвинительный приговор?
— Конечно нет, моя госпожа. Но я должен обратить внимание на любую возможность, и события покажут, насколько они верны.
— Угроза моему сыну прошла здесь, в этом доме, незамеченная вами, — сказала она. — Кто воспользовался этой возможностью?
Его лицо потемнело.
— Я принес свои сожаления герцогу.
— Не сказали ли вы о своих сожалениях также мне… или Полу? Теперь он сердился уже открыто: ноздри его раздувались, глаза горели.
Она видела, как бьется жилка на его виске.
— Я — человек герцога, — произнес он четко, с расстановкой выговаривая каждое слово.
— Это не предательство, — сказала она. — Угроза в чем-то другом. Возможно, это имеет отношение к ласганам. Возможно, они рискнут поставить в нескольких ласганах часовые механизмы, нацеленные на домашние защитные поля.
— И кто сможет сказать после взрыва, не был ли он атомным? — спросил он. — Нет, моя госпожа, они не пойдут на действия столь нелегальные. Радиация рассеивается долго, улики слишком серьезны. Этот путь для них закрыт, ставка должна делаться на предательство.
— Вы — человек герцога! — не выдержала она. — Могли бы вы уничтожить его в попытке спасти?
Он набрал воздуху в легкие и сказал:
— Если вы невиновны, я принесу вам самые унизительные извинения.
— Посмотри на себя, Зуфир, — сказала она. — Люди живут лучше всего тогда, когда каждый из них имеет собственное место, когда каждый знает, что он делает в обществе. Уничтожьте это место — погибнет и человек. Мы с вами, Зуфир, из всех тех, кто любит герцога, лучше всего подходим для того, чтобы уничтожить его место. Разве не могла я нашептать о тебе герцогу ночью? Когда лучше всего западают в голову подобные подозрения? Следует ли мне говорить яснее?
— Вы мне угрожаете? — насупился он.
— Конечно же нет. Я просто веду к тому, что кто-то действует против нас, используя для этого устройство нашей жизни. Это умно, дьявольски умно. Я предлагаю отразить эту атаку, организовав нашу жизнь так, чтобы подобные клинья некуда было вбить.
— Вы обвиняете меня в распространении беспочвенных подозрений?
— Беспочвенных — да!
— Вас больше устраивают собственные подозрения?
— Это твоя жизнь состоит из подозрений, а не моя.
— Значит, вы ставите под сомнения мои возможности? Она вздохнула.
— Зуфир, я хочу от тебя, чтобы ты исследовал мою эмоциональную вовлеченность в это дело. Реальный человек — просто животное, без логики. Твое представление о логике неестественно, но оно продолжает оставаться таким. Ты — ментат, воплощение логики. И все же решение твоих проблем строится на том, что в самом прямом смысле слова образуется вне тебя, требует всестороннего изучения и деятельного исследования со всех сторон.
— Вы решили поучить меня моему ремеслу? — спросил он, не скрывая своего презрения к ее советам.
— Все, что находится вне тебя, ты можешь видеть и ко всему применить логику, — сказала она. — Но такова уж сущность человека, что, когда мы сталкиваемся с личными проблемами, мы тем неохотнее обращаемся к их изучению при помощи логики, чем более глубокими они являются. Мы склонны барахтаться на поверхности, обвиняя все что угодно, только не то, что действительно мучает нас.
— Вы, я вижу, пытаетесь разрушить мою веру в возможности ментата, — раздраженно бросил он. — Где бы я ни обнаружил попытку саботировать любое оружие из нашего арсенала, я бы без колебания обвинил виновных и уничтожил их.
— Хорошие ментаты питают здоровое уважение к ошибкам в своих расчетах, — сказала она.
— Я никогда не утверждал обратного.
— Тогда направь свое внимание на симптомы, видимые нам обоим: пьянство среди мужчин, ссоры; они болтаются и передают друг другу нелепые слухи об Арраки, они игнорируют самые простые…
— Это у них от безделья. Не пытайтесь отвлечь мое внимание, превращая простое в таинственное.
Она смотрела на него, думая о людях герцога, напивающихся в барах до такой степени, что от них разит, как из пивной бочки.
— Почему ты никогда не использовал мои возможности для службы герцогу? — спросила она. — Боишься соперничества?
Он пристально посмотрел на нее, и в его старческих глазах вспыхнул огонь.
— Мне известны некоторые приемы, которые преподают в школах Бене Гессерит… — Он умолк, нахмурившись.
— Продолжайте, — сказала она.
— Бене Гессерит — ведьмы! Мне известно кое-что об этих приемах, — сказал он. — Я наблюдал их у Пола. Ваша школа говорит людям: ты существуешь только для того, чтобы служить…
