- Зачем мне все эти ваши подробности? - спрашивает Лена.
- Эти подробности, - произношу я, - обеспечивают правдивость и веру. А это немало.
Мы не могли наговориться...
- Может быть, можно найти другое решение нашей проблемы?
- Разве она существует? Ее нет. Все просто: либо мы едем, либо
нет. Все остальное не стоит и цента. И, знаешь, я считаю своим долгом...
- Ты мне ничего не должен. Я давно простила тебя.
- Есть за что?
- А ты как думаешь?
Я не думал никак.
- Ты помнишь наш Млечный путь, - спросила Аня, рассматривая ночное небо, - там, у нас небо - это пастбище звезд, а здесь их, кажется, совсем мало, зато они такие сочные, яркие...
- Наши звезды куда красивее, - возразил я.
- Я ждала этой минуты долгие годы, и вот, когда она, наконец, приплелась ко мне на худосочных ногах, я вдруг поняла: поздно. Знаешь, сколько мне лет?
Аня посмотрела на меня взглядом полным откровенного разочарования и добавила, глядя теперь куда-то в ночь:
- Мечта умерла...
Эти два слова были произнесены с такой печалью и скорбью в голосе, что у меня оборвалось сердце. Ей, бедняге, казалось, что у нее больше нет воли что-либо изменить. Я знал, что в такие минуты отчаяния никакие слова утешения не нужны. Необходимо переждать и заставить ее думать о другом. Я взял ее под руку и отвел подальше от парапета моста.
- Да нет, - рассмеялась она, - я не прыгну в воду! Ты не понял! Просто мой мозг похож на пустую бочку.
- Неправда, твой мозг - это свет в ночи. У тебя в голове есть все, без чего нам не обойтись.
Мне ничего и нужно было понимать, мы шли по пешеходному тротуару, освещенному желтым светом светильников, я положил ей руку на плечо и коротко прижал к себе.
- Я знаю, - сказал я, - я тебя знаю.
- Да, - сказала она, - ты знаешь... Ты знаешь, что, если тебе это надо, я - готова. Теперь я для тебя - раскрытая книга.
Она сделала широкий шаг вперед и повернулась ко мне через левое плечо.
- Если это тебе поможет.
Я знал, что Аня из тех, кто будет любить всегда, и в черные дни поражений, и в радостные дни побед.
- Поможет, - сказал я тихо, - и ноги у меня не худосочные, а сильные и красивые. Как у тебя. И хоть я не танцор, но крепко стою на ногах, да будет и это тебе известно.
- Да ладно тебе, лучше скажи: я тебе нравлюсь такой, огненной?
- Да. Такой жаркой - да!
- Признайся: ты становишься неравнодушным ко мне.
- А разве есть равнодушные?
Только мне одному, сказала она, и никому больше, она могла рассказать о тех ямах и терниях, которые встречались ей на пути к своему кажущемуся благополучию.
- И хотя оно до сих пор держится на волоске, - сказала она, - с тобой я ожила.
Я давно ждал этого признания. Она сидела на троне своей пирамиды, на самой ее верхотуре - ведь выше некуда! и с этой высоты смотрела на мир, припавший в смирении к ее ногам. Умна, красива, здорова, богата... Речь ее звучна и чиста, движения изысканны и грациозны. Ее коснулись лучи славы и высветили все ее достоинства. Она желанная женщина принцев и королей, писаных красавцев и толстосумов. Чего еще желать!? Жить в радости и с таким счастьем, смело входить в любые двери и решительно добиваться своей цели - таким стало ее кредо. Она горда своими успехами и несет их, как солдат несет на груди звезду героя. Она светилась и сверкала в лучах собственных достижений, у нее всегда все было хорошо и прекрасно, и улыбка не сходила с ее лица, а глаза лучились от счастья. Все ее «хочу», почти все, были выполнимы, все желания удовлетворяемы. Она обрела абсолютную степень свободы. У нее не было даже семьи, хотя она была замужем, не было детей, крепкого мужского плеча и широкой спины, за которой можно было бы спрятаться от бурь бытия, и это, наверняка, ее огорчало.
- Эта страна была добра ко мне, - говорила Аня, - и я благодарна ей...
Мы шли по самому старому в Париже Новому мосту. А на самом донышке моей души уже теплилась надежда, что мне все-таки удастся уговорить Аню.
- Значит, я могу рассчитывать?..
- Ты слишком спешишь потерять меня.
Мы брели рука в руке.
- Решиться на безумие, - неожиданно произнесла Аня, - меня призывает блеск твоих глаз.
- У нас просто нет времени на ожидание славы.
- Ты мне нравишься, и это путает все мои карты. Но я не уверена, что...
- Ты должна мне верить. Пирамида - это, пожалуй, единственное мое успешное предприятие.
- Это только помпа, прожект и шум, докучающий шум. Терпеть не могу дилетантов и невежд.
- Ты не поняла. Пирамида - это целое мировоззрение, если хочешь - это новая религия. И еще это моя манера думать.
- Я все еще не могу взять в толк, кто же ты на самом деле?
- Никто.
- Это правда?
- Правда в том, что у нас с тобой нет другого пути.
- Ты уже такой знаменитый...
- Ты и представить себе не можешь, сколько в мире людей даже не подозревают о моем существовании.
И о Тинином тоже, подумалось мне.
Эхо гулкое бродит в сердце... значит пусто...
подсыхает на ране корка - сгусток чувства...
I love you!..
...сумасшедшие герцы бухают в сердце холод мол... голод мол... и мор...
I love you?..
...воет выпью болотной кикимор хор...
- Ти, - говорю я, - Soyes le bienveny, please!
...и горит закат... ное палево... горит гаром и выгорит... зарево...
Думаешь, выгорит?.. Зарево?..
Наше рыжее зарево!.. Гаром... Гаревым...
Что я мог ей предложить?
- Тине?
- Ане!
Я ей нравился, это бесспорно, и все во мне, пока мы были вместе, ее устраивало. Но о замужестве не могло быть и речи. С моей стороны на этот счет никогда не было даже намека, да и она ни словом не обмолвилась о возможном нашем семейном будущем. Ее детская влюбленность давно прошла, а в моих планах не было ни одного пункта о скором создании семьи. К тому же, семья у меня уже была. Она мне нравилась, спору нет, но при чем тут семейные узы?.. Что я мог ей предложить? Только честность! Абсолютную честность во всем. Без этого, я понимал, моя Пирамида развалилась бы, как карточный домик. Единственной прочной нитью, способной связать нас воедино, и я, признаюсь, на это рассчитывал, было ее неиссякаемое любопытство, новый шаг в неизведанное, цена которого превышала бы стоимость всех предыдущих, приведших ее на Олимп самодостаточности. Победительность - Анина наиярчайшая черта. В этом я смог убедиться в течение этих ярких праздничных дней, что были дарованы нам судьбой и Самим Богом. Да, это были три божественных дня и три ночи, незабываемые минуты, открывшие мне глаза на удивительный мир отношений мужчины и женщины, планету для двоих, на которой нет места фальши и лжи. И Анина победительность играла здесь...
- Ну ты и жук, - говорит Лена. - Нет места...
- ...играла здесь, - продолжаю я, - не последнюю роль, хотя я всегда признавал ее непобедимость.
- Победительность... непобедимость... Это же одно и то же!..
- Ну да! Пожалуй, только чувство преодоления предстоящих трудностей и высокого ранга новизны могло заставить ее сделать этот шаг к участию в нашем проекте. И только она могла это решить: да или нет. Я не настаивал, не уговаривал, не принуждал. Еще чего! Я даже не заикался на этот счет, мол, тебе не придется ни в чем раскаиваться, а захочешь - уйдешь в любую минуту, для тебя не будет границ...
- Страшно подумать, - сказала Аня, - что жизнь может существовать без тебя, и если вдруг ты исчезаешь, она этого даже не заметит.
Это было сказано так чисто и искренне, что я не мог в это не верить. Я слушал Аню, кивая головой, мол, страшно подумать, да, слушал и слышал:
«А тогда он жил...
Когда ночь выплывала на ладье месяца пересчитывать звёздный урожай. Он жил. Высыпая из карманов цветные фантики дней. Расправлял их. Рассматривал. Поднимал голову к небу, где рыбами плавали облака. Шевелил губами. Складывал в уме что-то только ему важное и нужное. Всё равно ответ не сходился.
Тогда он жил...».
Они с Тиной, думал я, теперь они...
Потом открывал глаза и говорил:
- Самое страшное - смотреть, как люди каждую долю мгновения изо дня в день умирают, упорно не желая замечать этого и не предпринимая никаких попыток что-либо изменить.
Тогда он жил...
Аня соглашалась:
- Да, человек смирился со смертью, тупо ожидая ее прихода, днем раньше или часом позже, ему все равно, так уж он устроен, и изменить эту установку вряд ли кому-то удастся.
Мы уже не спорили. Я поймал себя на мысли, что и Тина с нами не спорила. Мы как-то все как будто роднились... Вроде бы... Краями... Пальчиками... Кончиками ногтей, может быть, даже кожей... Да-да, срастались... И Тина не противилась... Я заметил...
Как сиамские близнецы - тройня!
- Близнецы?
- Тройня!
Это замечательное моё замечание вдохновило меня:
- И только мы, наконец, сможем...- попытался я бросить щепотку оптимизма в тлеющий костер ее грустных мыслей, но Аня тотчас остановила меня.
