это были запахи, связывающие ее с детством. В одном углу она обнаружила насколько соломинок старого засушенного сена, остатки запаса, который она приготовила в тот раз для кролика. Лампика. Она растерла сено между пальцев, думая при этом о больших темных глазах животного, и заметила, как от этого воспоминания ее глаза стали влажными.
Она выглянула из узкого окна под наклонной частью потолка, подумала о том, как часто она сидела здесь, наблюдая за садом и мечтая о своем. Сейчас как раз начинало смеркаться, над землей нависли сказочные сумерки, в розовом небе плыли облака, похожие на рваную вату. Весь вечер был каким-то волшебным.
И только сейчас, подумав об этом, она увидела, что кто-то стоял перед воротами, солдат в военной форме, он выглядел необычайно нерешительным, словно не осмеливался подойти поближе. Почему-то он показался Хелене знакомым, и щемящей болью ее пронзила надежда, что это может быть Армин, Армин, которого ошибочно сочли мертвым из-за путаницы, который, может быть, все это время был только в плену, который освободился и добрался сюда, домой!
И хотя она сказала себе, что это невозможно, она развернулась и побежала вниз по лестнице ко входной двери и наружу, к воротам, а когда она добралась до них, она узнала мужчину, который стоял там, облаченный в мундир вермахта: это был Артур.
25
– О! – вырвалось у Хелены. – Привет, Артур.
– Привет, – робко отозвался солдат. – Хелена, верно?
– Да, – ответила она, довольная тем, что он вспомнил, и смущенная тем, что он не был точно уверен.
Но и она его почти не узнавала. Его черные волосы были по-военному короткие, как у всех солдат. Только глаза у него были все такие же голубые, как цветущая лаванда.
– Боденкамп, – торопливо добавил он. – Это я запомнил. Адрес я нашел в телефонной книге. Одна еще осталась на вокзале, 1934 года. По-моему, с тех пор их больше не печатали, верно?
– Думаю, да, – произнесла Хелена, обхватив себя руками. Ветер стал значительно холоднее теперь, когда солнце скрылось за горизонтом, а глаза Артура казались темнее.
– Прекрасно. – Он перевел взгляд с нее на газон, ставший коричневым за зиму, полный истлевших листьев. – Прекрасно здесь у вас. Когда придет весна…
– Которая сильно запаздывает в этом году, – сказала Хелена, потирая предплечья. Ох, не настолько же холодно. Нужно держаться. – Ты надолго в Веймаре?
Он рассеянно улыбнулся.
– У меня есть по крайней мере… – Он кивнул в сторону латунной таблички рядом с воротами. – Врач. Это благородная профессия. У твоего отца, я имею в виду. О нем часто говорят. Он начал использовать пенициллин. Сколько жизней это спасло… Должно быть, приятно знать, что помогаешь людям.
Хелена окончательно замерзла.
– Послушай, неужели ты не мерзнешь в своем тонком мундире? В общем, на улице ужасно холодно. Может, ты зайдешь на чашечку горячего чая или что-то в этом роде?
Он задумался, глядя в пустоту.
– Ах, знаешь… я так много мерз на фронте, внутри и снаружи…
– Это всего лишь предложение, – поспешно произнесла Хелена. – Я понимаю, если тебе нужно идти…
Он посмотрел на нее почти испуганно.
– Нет-нет, извини. Я просто задумался. Горячий чай на самом деле не помешает.
– Что же, тогда пойдем.
Она открыла ему, впустила, снова надежно заперла ворота, а потом молча пошла впереди, слушая его шаги по влажному асфальту позади себя. Мог ли он заметить, что она одна в доме? Она быстро подняла глаза и увидела, что весь свет горит там, где она его включала.
О, все было не так уж и плохо.
У входной двери он осторожно снял обувь, прежде чем войти. Хелена сразу провела его на кухню и сказала как бы между прочим:
– У нашей кухарки сегодня вечером выходной. Она вернется довольно поздно.
Потом поставила греться воду для чая.
Артур ничего не ответил, но сразу же направился к радиатору. Значит, ему все-таки было холодно!
Ее руки вели себя странно, не могли ухватиться за предметы, гремели чайной посудой, когда она ставила ее на стол. Сахарница чуть не выпала у нее из рук. Она нервничала? Да, она нервничала. Но ведь он же ничего ей не сделает, верно? Он же не воспользуется ситуацией и не станет приставать к ней? А даже если…
Необычное тянущее чувство в животе сопроводило удивительное осознание того, что она была бы не против, если он начнет приставать.
– Мои родители уехали, – быстро пробормотала она, пока смелость не испарилась. – На похороны.
– Вот как, – ответил он и серьезно кивнул. – В такую погоду. Она делает смерть еще более прискорбной.
Рука Хелены лежала на ручке чайника. От тепла, исходившего от печи, становилось хорошо.
– Они в Линце. Впрочем, там будет такая же погода, как и здесь, не так ли?
– Скорее всего. Примерно такая же.
– Наверное, они вернутся не раньше воскресенья.
– И все это время ты будешь одна?
– Я и не возражаю.
Хорошо, что она это сказала. Чайник начал свистеть. Она сняла паровой свисток, налила чай. Это был не очень хороший чай, смесь каких-то диких трав. Теперь у них был только такой, после наложения эмбарго союзными державами. «Немецкая Родина» было написано на упаковке.
Почему-то ей вдруг стало трудно вести с ним разговор. Он стоял у радиатора, смотрел на нее, но сам ничего не говорил.
– Значит, ты был на фронте, – сказала Хелена.
Кивок.
– Группа армий «Центр». В Вязьме.
– В последнее время мало что слышно о войне на востоке.
– Могу себе представить.
– И в большинстве из того, что слышно, нельзя быть полностью уверенным. Почему-то каждый доказывает что-то свое.
Он кашлянул:
– Да, это странно. Чем больше у нас источников информации, тем меньше мы знаем.
Может быть, все это из-за холода. Может быть, он просто собирался отогреться.
– Во всяком случае, – высказалась Хелена, – ты получил отпуск на родину.
Артур шумно вздохнул, потянулся, расправил плечи.
– Я хотел повидаться с сестрой. Но ее нет на месте.
– Это неприятно. А твои родители?
– В прошлом году они переехали во Фрайбург. Мой отец устроился там на работу.
– Фрайбург. Не близко.
– Угу.
Хелена почувствовала, как ее охватывает нетерпение, и ей больше не хотелось ждать, когда заварится чай. Она достала ситечко для чая и положила его в раковину. Лучше пить слабый чай, чем не знать, что сказать.
Она наполнила чашки, села за стол и сказала:
– Хочешь сахара?
Он покачал головой, сел напротив нее, обхватил руками горячую чашку, подул на нее, сделал глоток. Затем произнес:
– Да, хочу.
Хелена подвинула к нему сахарницу.
– Неприятный на вкус, да?
– В армии чай на вкус как заваренное сено. – Он пожал плечами. – Наверное, это оно и есть. А этот отличный по сравнению.
Он взял кусочек сахара, размешал его в своей чашке, и разговор как будто снова закончился.
– Если твоей сестры нет на месте, – вспомнила Хелена, – что же ты будешь делать? Имею в виду, куда ты тогда пойдешь?
– В этом-то и проблема, – признался он. Он сделал глубокий глоток, казалось, он действительно наслаждается напитком.
