В.Казневского. Всего несколько слов на листке, вырванном из большого
блокнота: «Знакомство с Булгаковым. Роман о дьяволе». Но весной 92-го
Виктор Павлович умер, а еще через полгода в его доме, расположенном
неподалеку от метро «Кропоткинская», во 2-м Обыдненском переулке, случился сильный пожар. Бумаг почти не осталось: то. что пощадил огонь, уничтожили струи брандспойтов.
5. ИНОСТРАННЫЙ КОНСУЛЬТАНТ
«Роман о дьяволе» Михаил Булгаков начал писать в 1928 году. Он
объяснял друзьям, почему избегает даже малейшего сходства Воланда с
какой-нибудь реальной личностью: «Не хочу давать повода любителям
разыскивать прототипы. У Воланда никаких прототипов нет».
На нет и суда нет. Случайно совпало: булгаковские герои —
иностранный консультант Воланд и инженер Рейн — «хорошо знакомы с
пятым измерением». А в первой редакции романа инженером назвался сам
таинственный иностранец.
Весной 1930 года комбриг Роберто Бартини уходит в отставку и
поступает на работу в Центральное конструкторское бюро — на должность…
консультанта! Именно в те дни Булгаков сжег первый вариант романа — о
приезде в Москву инженера Фаланда. Этим именем назвался Мефистофель в
одном из эпизодов «Фауста». Но в последних редакциях загадочный
иностранец
стал
Воландом — по
имени
древнескандинавского
кузнеца-"авиаконструктора" (варианты: Волант, Велент и Вилант).
Энциклопедия «Мифы народов мира» сообщает: «В некоторых вариантах
сказания о В. он улетает на летательном аппарате, изготовленном из перьев
птиц».
Воланд — «пожалуй, немец»: чувствуете сомнение? А в одной из ранних
редакций романа его зовут… Азазелло Воланд! Позднее это «итальянское»
имя отошло телохранителю. («Мессир, мне больше нравится Рим!»). Исчезло
также итальянское окно в гостиной «нехорошей квартиры». Можно
предположить, что Булгаков убрал самые прозрачные намеки на
«итальянского шпиона» Бартини: иностранный инженер становится
историком, а особые приметы запутываются («маленького роста» — «росту
громадного»). Но остался возраст — «лет сорока с лишним», — брови «одна
выше другой» и серый берет: точно такой же Бартини носил до ареста и
после освобождения. «Совпал» даже перемежающийся акцент: иногда
«итальянское» грассирование Бартини пропадало, и барон изъяснялся на
чистейшем русском наречии.
В предпоследней редакции романа Маргарита летает над морем на
летающей лодке. На Воробьевых горах Воланда и его свиту атакует
истребитель. А в рукописи 1932 года есть место, где директор Варьете
Римский (!) напряженно размышляет: как мог Степа Лиходеев оказаться во
Владикавказе (в последней редакции — Ялта) всего за два часа? «Римский
представил себе Степу в ночной сорочке, торопливо влезающего в
самый-самый, делающий, скажем, триста километров в час аэроплан, и тут
же сокрушил эту мысль как явно гнилую. На таком далеко не улетишь. Он
представил другой самолет, военный, сверхбоевой, шестьсот километров в
час». Триста и шестьсот… Известно, что Булгаков был далек от всяческой
техники, — это, кстати, подтверждает и профаническое словечко
«сверхбоевой». Тем неожиданнее его осведомленность: около трехсот
километров в час давал И-5 — лучший из тогдашних истребителей. Но в том
же 1932 году Бартини начал проектировать боевой самолет на 600 км/час.
Его истребитель должен был взлетать и садиться на одно колесо. Эту
характерную деталь Булгаков обыграл в эпизоде с летающей машиной: «Грач
почтительно козырнул, сел на колесо верхом и улетел».
В 1938 году конструктор был обвинен в подготовке поджога завода
№240, на котором строился его самолет. Это также отразилось в романе: ночью в подвале мастера появилась Маргарита и объяснила, что ее мужа
срочно вызвали — пожар на заводе! А в предыдущем варианте, написанном
до ареста Бартини, мужа просто «вызвали телеграммой». В последней
редакции романа, законченной через два года после ареста конструктора, летающей лодки уже нет, а военный самолет, придуманный Римским, назван
просто «сверхбыстроходным». Но эпизод с истребителем Булгаков решил
оставить: "Тут вдалеке за городом возникла темная точка и стала
приближаться с невыносимой быстротой. Два-три мгновения, точка эта
сверкнула, начала разрастаться. Явственно послышалось, что всхлипывает и
ворчит воздух.
— Эге-ге, — сказал Коровьев, — это, по-видимому, нам хотят намекнуть, что мы излишне задержались здесь. А не разрешите ли мне, мессир, свистнуть еще раз?
— Нет, — ответил Воланд, — не разрешаю. — Он поднял голову, всмотрелся в разрастающуюся с волшебной быстротой точку и добавил: — У
него мужественное лицо, он правильно делает свое дело…".
Эти строчки загадочным образом исчезли при подготовке первой
публикации: в гранках они были, но в журнале их уже не оказалось.
Бартини также подтверждает свое знакомство с Булгаковым — и делает
это весьма своеобразно. Все его проекты имеют однобуквенную маркировку
(А-57, С-6, Т-200, М-62 и т. д. Даже ВВА-14 в проектной документации
обозначалась как 14М). Но в сравнении с другими советскими
авиаконструкторами Роберт Людвигович использовал рекордное количество
букв: М, А, С, Т, Е, Р.
6. «СОБЕРИТЕ СВЕДЕНИЯ О ВСЕЙ МОЕЙ ЖИЗНИ»
Тридцать лет назад родилась интересная идея: если найти
закономерность в появлении важнейших изобретений и открытий, можно
смоделировать оптимальный вариант развития цивилизации. Эта мысль
прозвучала на XIII Международном конгрессе историков науки. «Красный
барон» предложил другой путь: искать человека. Вот что писал И.Чутко в
газете «Московская правда» (1989, №103): «Бартини предположил, что
гораздо проще будет построить для начала не модель развития науки и
техники, а модель человека, способного развивать науку и технику. Они, талантливые люди, изменяются гораздо медленнее, чем машины, приборы и
сооружения, если вообще меняются. Техника XX века неизмеримо сложнее, не сравнима с техникой XIX века, но Эдисон, Королев, Тесла, — да и
Кулибин, да и Ломоносов, — явления одного порядка. И если какой-нибудь
еще неведомый старатель-одиночка, впервые постучавшийся в двери ВНИИ
государственной патентной экспертизы, „проходит“ по такой обобщенной
модели, скажем, по набору соответствующих тестов, — передавать его заявку
