— Дед, вот ты смеешься, — сказала Ираида, — а он всерьез. С ума сойти.
Вновь приоткрылась дверь, и появился Вася:
— Ира, госпожа. На телефон, бжалста. Эмерикан посолство.
— Вот видишь, голубь, — сказал дед на чисто русском. — А ты — Бразилия, Бразилия…
И воткнул в приоткрывшийся рот пленника аккуратно свернутое кухонное полотенце с фальшивым вышитым петухом.
Рифат сидел за пультом и внимательно смотрел на круглый зеленый экранчик — видимо, контролировал, не подслушивает ли кто.
— Из посольства, — сказал он негромко. — Без лажи.
Ираида взяла трубку:
— Слушаю…
— Здравствуйте, госпожа Шипицына, — сказали на том конце провода приятным голосом с легким и тоже приятным акцентом. — Ираида Павловна. Меня зовут Джо Линденлауб, я третий секретарь посольства США в вашей стране. Я имею приятную возможность сообщить вам, что майор Дуглас Фогерти жив и желает встречи с вами, чтобы лично засвидетельствовать уважение и безмерную благодарность. Я также передаю вам личную благодарность Президента Соединенных Штатов за важное участие в деле освобождения военнопленных. И передаю приглашение на прием, который состоится двадцать шестого июня в семь часов вечера в загородной резиденции посла. Очень скоро вы получите отпечатанное приглашение на два лица с указанием маршрута и адреса, но за вами, разумеется, будет прислан персональный автомобиль. Я прошу не отказать господину послу в этом приглашении. До скорой встречи.
Из записок доктора Ивана Стрельцова
От слов «…два миллиона долларов и бразильские паспорта» я очнулся — и секунд тридцать чувствовал себя нормально. Очень болела шея, чуть меньше — ребра, но в голове вдруг оказался полный порядок.
Чуть расщепив веки, я смотрел через комнату на связанного человека, который несколько веков назад пытался убить меня, — и не испытывал к нему никаких чувств. Он сидел на моем любимом зеленом диване, под картиной, купленной на Арбате за двести долларов и изображающей старинный корабль: обросший каким-то темно-зеленым, с прозолотью, мочалом, — в свете полной луны. Пока я лежал и считал, сколько таких картин можно купить на два миллиона, дед Грицька заткнул Ященке рот полотенцем, а потом, когда Ираида вышла, обронил:
— Де два, там и пять. Пизнише обговоримо. На меня будто полили из горячего чайника. Но надо было стерпеть, не заорать и даже не шевельнуться. Что я и смог — кое-как…
А потом опять накатила волна мутного киселя, в котором я захлебнулся.
Все время, пока в квартире покойного Сильвестра шел осмотр места происшествия, пока обмеряли и рисовали комнаты, фотографировали трупы — самого Сильвестра и епископа-армагеддонянки Екатерины, — пока все посыпали черньм порошком в поисках необычных следов и отпечатков, — барон Хираока провел в состоянии полного расслабления, и поэтому на него не обращали никакого внимания. Несколько раз занятые милиционеры будто бы натыкались на что-то, всматривались с недоумением — и бежали дальше, тут же забыв обо всем, что ухитрялись заметить…
Он ровно смотрел на убитых, на живых, в окна, залитые внезапным дождем, на ветви рябины, вздрагивающие под ударами крупных капель. Сами собой приходили стихи.
Летней бабочки след
Повис над цветком.
Не кончается миг
Барон редко записывал свои стихи, а последние годы все чаще забывал те, что держал в памяти. Стоило ли жалеть? Деление бытия на земное и возвышенное все меньше волновало его. Предпринятая им и Грицьком экспедиция, возможно, так ничем и не кончится, лишь путь домой — а домом барон по-настоящему считал Чижму и свой лесной дворец на тайной поляне — окажется длиннее остатка жизни. Что делать…
Грицько пришел к нему взволнованный месяц назад. Оказывается, чижмарский колдун Святослав Логинович, не сказавшись никому, по первоводью уплыл к потаенной деревушке Предтеченке, которую какие-то беззаконные сожгли дотла два года назад. Вернулся же колдун в большом недоумении, потому что из найденных под кузнею записных книг узнал, что собирались предтеченцы именно в нынешнем году, осенью, отправиться наконец в Беловодье, страну справедливости и счастья. Но для того им предстояло прибыть зачем-то в Москву, одолеть в сражении легионы Сатаны, а уж затем следовать на север, к великим лесам, озерам и пещерам…
Грицьку — теперь уже атаману Грицьку — понадобилось немного дней, чтобы сманить в Беловодье полтора десятка охотников, заскучавших новыми малоосмысленными временами, и с ними немалый обоз. Пока основные силы готовились (исполняя в основном приятный, но утомительный обряд «проводины»), сам атаман и барон отправились в дозор и разведку. И вот — сразу, без особых поисков, попали на место, отмеченное когтем Сатаны.
Это немедленное попадание было знаком, тайно свидетельствующим, что пока все делалось и делается правильно, — и нужно только не останавливаться, не застревать мыслью и делом на деталях и частностях, а продолжать начатое однажды движение…
Барон последние дни довольно часто видел Сатану во сне. Сатана представал в образе лоснящейся краснокожей мускулистой женщины с необъятной задницей, огромными витыми рогами, мужским удом причудливой винтообразной формы, да еще стоящей на четырехпалых когтистых птичьих ногах. Барон пытался анализировать свой сон по «Чжуан-цзы» и по Фрейду, но к определенному выводу так и не пришел. Более всего смущала четырехпалость — вместо обязательной для птиц трехпалости…
Он так глубоко погрузился в размышления, что чуть было не остался заперт в квартире. В последнюю минуту, проскользнув между людьми, одетыми в одежду странно-синего, не встречающегося в природе цвета, он бегом спустился вниз — и успел придержать дверь автомобиля, в котором приехал сюда.
— Ох, простите, — воскликнула Хасановна. — Мы и забыли про вас…
Барон широко улыбнулся ей и вежливо кивнул.
— Я думаю, они просто идут по следу каду-цея, — сказал Панкратов. — Видимо, этот священник брал его в руки. Боюсь, что нынешние владельцы кадуцея подвергают себя огромной опасности. Огромной.
— Про этих псов вы говорили… тогда? — спросил Крис, не оборачиваясь.
— Во всяком случае, подобных. Антон в предпоследние годы стал… как бы сказать… избыточен.
— Из-за этого вы его и прикрыли?
— Да. Неконтролируемый рост опасен. Особенно когда речь идет о таких материях, как управление массовым сознанием…
— Интересно, а он знает, что расправа с «Шуйцей» — вашей десницы дело?
— Знает, конечно. Он просто не знает, что все
предыдущее — тоже наших рук… Ну что? Вы меня отпускаете?
— Конечно. Вы же парламентер.
