Словом, Альберт Мартович не моргнул глазом, поприветствовал всех, а потом попытался увлечь Криса на пару слов тет-а-тет… и оказалось, что уединиться практически негде.
В комнате Ираиды лежали, ошеломленные случившимся, Даша, племянница епископа Екатерины Максимовны, и овдовевшая попадья Софья Сергеевна — о них вспомнил и за ними слетал Коломиец. В комнате Криса отдыхали перед ночным бдением Рифат и Павлик, за минувшую ночь облысевший абсолютно, вплоть до бровей и ресниц (на что Рифат, проведя лапой по собственной бритой голове, заметил: «Меня передразнивает…»). Железная женщина Хасановна не выдержала в конце концов такого напряжения и теперь тоже спала, успев лишь переодеться в свою пижаму, но уже не в силах расстелить постель — а потому поверх покрывала. На кухне курили Коломиец, молодая женщина в камуфляже, негр Вася и низенький, но широкий в кости японец. Доктора в комнату Ираида даже заглянуть не пустила…
— Ладно, — усмехнулся наконец Альберт, усаживаясь на стул Хасановны за широкий ее стол и жестом предлагая Крису занять гостевое кресло. — Поговорим, брат…
— Что случилось? — почти равнодушно спросил Крис.
— А случилось плохое. Сегодня Альберта Мар-товича вызвал министр и тихо и приватно объяснил, что, даже прекрасно относясь к Альберту Мартовичу и ценя его вклад в криминалистическую теорию и практику, ценя достижения Кристофора Мартовича в деле раскрытия нескольких преступлений и предупреждения еще большего их числа, он, министр, уже больше не в состоянии покрывать очевидные нарушения законности работниками агентства «Аргус» — и кое-что было тут же перечислено, а кое-что другое, видимо, лежало в большой красной папке, по которой министр поколачивал костяшками пальцев, — и потому министр вынужден, просто-таки принужден к тому, что он в последний, ну в самый наипоследнейший раз закрывает глаза на шалости известного лица, а там — всё, и даже простой переход улицы на красный свет светофора повлечет самые тяжкие последствия, самые… вы меня поняли?
— И мы его поняли? — спросил Крис.
— Поняли, — сказал Альберт. — Написал я рапорт, бросил на стол и ушел. Так что…
— Зря, — сказал Крис.
— Наверное. Жалеть буду. Все равно… Но во всем есть свои плюсы. Теперь вот — ручки-то развязаны! — И Альберт действительно показал свои развязанные руки.
— И что ты ими будешь делать?
— Систематизировать. Ребята вы тут хорошие, но работать не умеете ни хрена.
Из записок доктора Ивана Стрельцова.
Было по-настоящему темно, когда я проснулся и почувствовал, что могу встать. То ли во сне, то ли в какой-то полудреме я проанализировал свое состояние как бы со стороны — пригласив себя-врача к себе-раненому — и решил, что тяжесть обусловлена не столько самим ранением, относящимся к легким с кратковременной потерей боеспособности (до семи дней), сколько с отравлением неизвестным ядом с выраженным психотомиметическим действием. Возможно, действие яда прекратилось. Возможно, помог антидот, введенный вовремя. Во всяком случае, я чувствовал, что вынырнул из какой-то глупой мутной депрессии.
И — мог — наконец — встать!
Впрочем, как человек осторожный, я сначала спустил ноги с кровати и сел. Было больно, однако без эксцессов. Теперь следовало привыкнуть к темноте. Когда просыпаешься, видишь почти так же плохо, как если бы вошел в темную комнату из светлой… .
Ираида спала в кресле, свернувшись уютно, но вряд ли слишком удобно. Дед ее храпел на полу. В темноте он казался особенно громаден. Диван занимал колдун… Я стал всматриваться — и вдруг понял, что это не лежащий человек, а всего лишь скомканное покрывало!
Так… Я тронул Ираиду за руку — она проснулась мгновенно и бесшумно — и приложил палец к губам. Потом показал на диван.
— Ваня, — сказала она тихо, — как ты меня напугал…
— А…— Но я уже все понял.
— Черт с ним. Тебе лучше?
— Мне уже почти хорошо. Вот ты здесь — и мне хорошо. Ладно, если все в порядке — то ты спи, а я пока поброжу. Ложись нормально, в кресле разве сон?
— Да у меня там… беженцы…
— Ложись, на мою.
— Ваня, что подумают…
— Что подумают, то и подумают… Как честная девушка, ты должна будешь выйти за меня замуж. Всего-то делов.
— Убедил, — сказала Ираида, на четвереньках, но с пантерьей грацией перешагнула с кресла на кровать, растянулась у стенки, переливчато вздохнула и засопела носом.
В приемной сидели четверо: Крис, Коломиец, «братец Майкрофт» и Ященко, по-прежнему связанный, но уже без пластыря на морде.
— …не волнуйся, — говорил братец по телефону. — Не пропадем. Ты понимаешь, я вдруг понял, что работать под настолько неблагодарными людьми — просто опасно. Вот и все. И больше ничего. Никаких демаршей. А ты подумала… Ну, я понимаю. Нет, тебе показалось. Да вот сидим с ним, как раз именно это все и обсуждаем. Да-да. Хорошо. Спокойной ночи. Я тебе говорю: обойдется. Конечно.
Он положил трубку и кивнул мне, приглашая присоединиться. У Альберта была славная черта: где бы он ни появлялся, всем сразу делалось понятно, что здесь он главный. Даже на конкурсе поваров.
— И дальше, — сказал он, водя карандашом над картой — той, которую составляла Ираида по материалам колдуна Митрофанова. — Вы этого знать не могли, потому что пожарные имеют приказ: все данные секретить. Насколько мне известно, почти десять процентов пожаров от якобы курения в постели — это случаи самовозгорания. Непонятно? Люди загораются. Вспыхивают. Иногда просто ожоги получают, иногда — только пепел остается… Не объясненный наукой феномен. Поэтому — держать в тайне. Все, что не объяснено наукой, на всякий случай держится в тайне… Так вот, я — совершенно случайно — знаю доподлинно, что все отмеченные вами пожары относятся именно к этим случаям.
— Оп-па…— сказал Коломиец и посмотрел на Ященко. Тот замотал головой, не издавая ни звука. Видимо, звук ему запретили.
Это все было интересно и важно, но меня ждали насущные дела в другом месте.
А кроме того — вспомнилось сквозь бессознанность, сквозь бред — как предлагал Ираидин дед кое-что Ященко… где два, там и пять… — и теперь надо было решить, что мне с этим воспоминанием делать…
Разобравшись с нуждами организма, я даже затеял его помывку — после чего, усталый, но обновленный, выбрался обратно. Альберт рассказывал колдуну про случай в тюремном изоляторе и демонстрировал кассету с записью последних слов Рудика Батца.
— …то есть мы вас просто убьем, а потом поставим эту кассету — что вы будете делать? Как я понимаю, мозг не должен быть разрушен, поэтому придется душить… Вот доктор подскажет: как нам убить товарища полковника с наименьшими повреждениями мозговой ткани?
