- Как так выстроена? - удивляется Юлия.
- Так, - говорю я, - там старики умирают счастливыми.
- И в Канаде, говорят, тоже...
- И в Канаде, и в Штатах, и... Кстати, в Штатах идеи Пирамиды уже вошли в школьные учебники... Правда, этот кризис здорово все подпортил...
Когда однажды дождливая погода обрекла нас на затворничество, мы целую неделю не выходили из дома. Это было не в Цюрихе, не в Париже, не в Риме... И даже не в Антананариву. Какое-то заброшенное и забытое Богом селеньице в три ветхие хибары на краю земли. Но лучшего места на Земле я не помню...
А сюда мы рвались, как никуда прежде. Мы отвоевали это право на праздник у повседневности и сдаваться не собираемся. В начале мая здесь особенно хорошо, хотя зимы в Давосе нам тоже нравились. Был, как сказано, май, воздух был наполнен прохладой, все утопало в густой зелени, стекающей по склонам швейцарских Альп, и тишина пронизывала душу до слез. Тишина была такая, что слышно было, как распускаются эдельвейсы. Смешно было даже думать, что нужно куда-то бежать, от кого-то скрываться...(Разве что только от Тины?). Мы ведь никому ничего плохого не сделали, я предложил миру новый, как мне казалось, новый стиль жизни, где каждый в состоянии стать счастливым, жить долго, может быть, даже вечно, если укротить свои прихоти, подчиниться каким-то там новым законам сосуществования, хотя эти законы и придуманы много тысяч лет тому назад...
(Может быть, Тиной?).
Что в этом плохого? Ровным счетом - ничего. Но вот этот-то новый стиль стал теснить старые привычки, ломать прогнившие опоры, рушить устои... Люд встрепенулся, ожил... Оказалось, что новое-то как раз и не всем по нутру.
Отсюда - преследования.
И это невероятно, - и Тина среди этих преследователей! Что ей-то от меня нужно?!
- Смотри, - говорит Юля, - какая дымка!..
В Самадене (кантон Граубюнден) мы сняли комнату и, казалось, что спрятались от мира надежно: тишь, глушь, край мира... Наутро, чтобы совсем уйти от людей, мы решили покорить даже пик Кеш. До снега, казалось, рукой подать, но карабкаться по склонам, усеянным галькой, было не очень-то удобно: то споткнешься о выступ, то нога вдруг скользнет, ступив на камешек... Солнце уже взошло и стало теплей. Через час мы устроили привал в расселине Кеша, съели по бутерброду и выпили по стаканчику кофе.
- Кажется, в мире нет ничего, что могло бы тебе угрожать.
- Разве что только вот эти мелкие камешки, - согласился я.
Теперь было слышно, как они (потревоженные камешки), постукивая, катятся по склону.
Еще целый час мы добирались до снежной границы. Теперь перед нами был самый опасный участок пути. Приходилось ледорубом высекать в снегу ямки для ступней, шаг за шагом, я шел впереди, она следом...
Даже если оступишься - ничего страшного, склон не такой уж крутой, чтобы сорваться, можно ухватиться рукой за выступ скалы, за обнаженный корень кустарника или горного деревца, словом, никакой серьезной опасности не было. Кроме ветра. Кроме ветра, который здесь давал о себе знать резкими порывами и свистом в ушах. Мы достигли-таки вершины, когда солнце стояло почти в зените. Стало тепло, несмотря на ветер. Мы укрылись за валунами и так сидели плечо к плечу, одни в мире, наедине, в полной отрешенности...
Юля сорвалась на спуске. И дело вовсе не в порывистом ветре - соскользнула нога, я не успел поймать ее руку...
Я нес ее на руках до самого дома.
- Мне это очень нравится, - призналась она.
- Что?
- Ты носишь меня на руках.
- Мне тоже, - сказал я.
Тогда целых две недели мы провели в Швейцарии. Никто нас не преследовал, никуда не нужно было бежать...
Никто по нам ни разу не выстрелил. Казалось, повсюду горели маки...
- Маки?
- Казалось...
Но как быть с этим чувством удушающего одиночества? Ведь чувства никогда не лгут.
- Слушай, - говорит Юля, - где ты был? Аня звонила... Просила срочно перезвонить... Где ты был?
Вот и Аня... Они что - сговорились с Тиной?
«...что за ночь?! черная нечисть свистя пласталась по телу Земли, свивалась кольцами... тени качались безумно в отрыве от тел дерев... проткнуто небо медной окалиной око лунное мечено... пялится небо, словно циклоп одноглазый... шепчется тайно нечисть...».
- Хорошо-хорошо, - говорю я, - позвоню, позвоню...
И выключаю телефон.
А мне казалось, что Тина оставила меня в покое.
Что за день? «...что за ночь?».
«...пялится небо...».
«Зачем ты её убил?» - это как нож в сердце! Я думал и думал об этом. Жора Чуич не мог этого не учуять: Тина вдруг умерла. Ясное дело - Тина была царицей, и я играл ее окружение. Оказалось, не только я - все мы, все и каждый из нас вдруг стали ее слугами и прислугами, дворовыми и придворными. Все! Теперь я не могу вспомнить ни одного из нас, кто бы не сверлил меня взглядом при упоминании имени Тины. И вот Жора учуял неладное... Смерть! Только смерть Тины могла так пронзительно и вероломно сказать ему, что рушатся устои нашей Пирамиды. Выходит, что Тина и только она явилась тем плодоносным цементом, который способен сопоставить, слепить и напрочь склеить, сцепить глыбы наших душ, из которых с таким неимоверно тяжёлым трудом выстраивалась наша Пирамида. Жора это чуял, а я - знал наверное! И кому бы как не мне знать, что Тина - то единственное и неоспоримое... существо... именно существо, которое... как бы это точнее сказать... Вот: владыка! Одним словом - повелительница!
Повелевать!
- Строго, - говорит Лена, - строго и крепко.
- Но ведь самое-то забавное в том...
- Но она же...
- До сих пор не могу уяснить, что заставило Жору объявить на весь белый свет о моём проступке. И дело ведь ещё и в том, что...
- Возможно, он как-то...
- Это как сирена, возвещающая о налёте врага, как колокол всеобщей тревоги... Набат!..
- Да-да, - говорит Лена, - я тоже об этом подумала.
- Но ты-то, ты-то хоть можешь понять, что я никого не убивал.
- Вы оба с ним хороши. Один проорал на весь свет, другой тотчас признал вину. Вы словно сговорились. И все ваши - тоже... Видимо, эта ваша Тина давно уже была притчей во языцех... Ты мне можешь сказать наконец, чем, чем она так знаменита? Чем она вас так восхитила, подвигнула, заворожила?..
Или вооружила?!
- Лен, мы пошли по десятому кругу. Я сколько помню и знаю Тину, только и думаю об этом - кто она? И зачем вот так - обухом по голове - свалилась на нас. Как только я пытаюсь выговорить это вслух, меня охватывает какой-то внутренний трепет и, не стыдно признаться, - страх... Ага, страх... Он заплетает язык, сковывает движения, туманит ум... Чувствуешь себя идиотом. Потом всё проходит, но как только...
- А знаешь, я тоже заметила...
- Вот видишь... Её имя - некий сакрал, какой-то зов что ли, из глубины веков... Да мало ли Тин бегает вокруг нас, но все они... как мы с тобой... Но как только...
- Да-да... я тоже...
- Некий дух, что ли... Почти стопроцентный дух! Тела нет! Нет тела! Только дух и дух, и один только дух! Хотя есть какая-то там совсем незначительная часть Тинкиного тела. Когда она приходит ко мне...
- Приходит?
- Бывает, что я прямо как наяву...
- Наверное, всё-таки во сне?
- Бывает... Как наяву! Я даже могу коснуться её руки. Или... А однажды... И ведь что очень важно - я её в глаза никогда не видел! Но одна её строчка «Сейчас ты разожмёшь ладонь, и бабочка с помятыми крылами взлетит искать очередной огонь, похожий на лавину и цунами...», одна её строчка перехватывает дыхание и вызывает судороги в горле. И ты же понимаешь, что никаких писем от неё я не получаю, что нет никакого электронного ящика, что всё это - лишь плод моего воображения... Больного? Я бы не сказал. Это не болезнь - это дар предчувствия, предвидения и способности улавливать какие-то внеземные флюида. Мой дар! Или её. И я заметил, чем чаще ты с этим сталкиваешься... ну, контактируешь, тем лучше воспринимаешь, тем больше тебе хочется это слушать... Касаться рукавами... Это как зов, как песня сирен... Понимаешь меня?
Понимаешь меня?
- Да чё уж тут...
- Я не возьмусь сравнивать Тину с Иисусом...
- То есть?.. Ты...
- И вот ещё что... Она - как змея, уползающая от камнепада перед землетрясением, как слон, убегающий с побережья от волны цунами. В ней есть нечто глубинное, дикое, нечеловеческое... Инстинкт предугадывания и самосохранения. Как у Жоры, но... Хэх! Чуич чует нечто неопределённое, какую-то невнятную тревогу или... Тина может это точно сказать... Одной строчкой, словом...
«...и бабочка с помятыми крылами взлетит искать очередной огонь...».
От которого не спрячешься! Понимаешь меня? Она как тот буревестник, как предвестник... не побоюсь сказать - Армагеддона. Как те трубы Апокалипсиса, помнишь?..
- Конечно, помню!
- Как голос Неба... Ну, что-то такое... очень земное, животное, но идущее аж от истоков жизни и вместе с тем и Божественное, Небесное... Вот такое редкое сочетание. Причём бестелесое совершенно! И безголосое. Я ведь не знаю её голоса совершенно! Но всегда слышу её! Понимаешь?..
