- Телепатия...
- И вот Жора... Он распознал... Ты то хоть знаешь, что я никого не убивал? Ну, вообще... Бред какой-то! Я только позволил себе... Даже не позволял! Я просто дико устал... от её опеки. Как бы это поточнее сказать... Груз совершенствования! Ага, гора груза! Куда я ни ткнусь - везде Тина! Впечатление такое, что она сидит у меня на шее и указывает, как мне поступать! Выставила на моём пути знаки и указатели - некуда деться!.. Чуть в сторону и - просто пропасть!.. Понимаешь меня?
- Смутно...
- Я не могу даже... не то что... Анька задрала... Юля перестала со мной разговаривать... Не совсем, но дала понять, что я... А Ната, та вообще... Ой, да ладно... С этими женщинами сама знаешь...
- Да знаю, знаю...
- И что значит убить? Зачем Жора произнёс это слово? Всуе - нельзя! У меня просто поехала крыша... Ну, так... слегка... Мне захотелось свободы, свободы... Это как ливень с молниями и грохотом громов! Хочется бежать, лететь... Выпростать себя из всех одежд, из всех правил и осторожностей... Ну, знаешь... как...
- Представляю...
- Хоть глоток дождя! Но я ведь только подумал, а Жора тотчас и пригвоздил: зачем ты убил? Никого я не убивал! Я что полный дурак убивать?! Тину?!! Да вы что сдурели все?..
- Тихо, тихо ты... умный, умный...
- Юрка, тот вообще сказал, что я съехал... Он тут же прилез со своим диагнозом - «Рест, ты полный трус!». Юрка обвинил меня в трусости, представляешь? Причём на полном серьёзе! Этот его поли... как там его, ну, эта хреновина... полиграф, что брехню чует, тотчас выдала - «трус, трус, трус...». Да чего мне бояться? Но как только я увидел диагноз детектора лжи, я тут же с ним согласился. Не показывая вида, конечно. Но, признаюсь, - забоялся. Лгать-то я, сама знаешь, ни-ни... А вот... И боюсь же, боюсь... Это не трусость, ты меня знаешь, я боюсь потерять Тину. Боюсь до смерти! Как только это случится (не дай Бог) я тут же кончусь! Жизнь тотчас вытечет из меня. Из огнетушителя. Так что если Ты меня, Ти, слышишь, - знай это!
- Она слышит, слышит, - шепчет мне Лена, - на, держи...
- Что это?
- Малиновая... Твоя любимая.
- Умеешь ты угодить! Лен, спасибо тебе огромное...
- Пей уже... И поспи... никуда твоя Тина не денется.
- Никуда? Правда?!
- Уверена! Ты уже её оживил.
- Правда?!!
Успокоенный я уснул, и уже с утра был на ногах. Мы снова все собрались вокруг Жоры, наблюдая за нашими клеточками. Вот пришла и эта победа, и еще один маленький успех. Огромный!
Этот танец может продолжаться вечно. И мы готовы наблюдать его до тех пор, до тех самых пор, пока...
- Как тебе? - обратился я к Жоре.
Он только повел плечом.
О Тине - ни слова.
Какое-то время я, ведущий, еще продлевал наш всеобщий восторг, а потом, признаюсь, вдруг стал черств, безжалостен и несносен. Нам нельзя выбиваться из графика, ну никак нельзя. Нужно было брать себя в руки. Тина тут ни при чём! К тому же все когда-нибудь да кончается. Я просто призван был разрушить (c'est la vie!) и эту радость, и принять на себя лавину укоров и разочарований, которая вот-вот накроет меня, как только я нажму красную кнопку. А что делать? Кто-то ведь должен и радости разрушать. Щелк! Теперь экран черен. Лавина несется мимо, и теперь...
Теперь дело за Аней!
Вперед, Анечка, вперед, родная!..
Теперь всеобщее внимание переключилось на Аню уже припавшую своими дивными серыми глазами к бинокуляру микроманипулятора.
- Вы все мне мешаете, - едва слышно сказала она, и этого было достаточно, чтобы мы тихим ручейком заструились за дверь.
- Рест, останься...
Я никуда и не уходил, сидел рядом на высоком табурете и смотрел на нее. Ее тонкие милые пальчики, я заметил, уже вращают рычажки управления микроскопа. Задача заключалась в том, чтобы из этих клеточек вытащить живые ядра и заменить ими ядра яйцеклеток. Это филигранная техника, которой, даже при огромном желании, упорстве и усидчивости, мог овладеть далеко не каждый, была доступна лишь тем, у кого наряду с терпеливостью и жаждой поиска был и божественный дар целителя. Целителя, врачевателя и, я бы сказал, сеятеля добра. Именно! Сеятеля тепла, света, чистоты... Мало было того, чтобы вытащить из яйцеклетки ее родное ядро, энуклеировать ее, нужно было, чтобы ядро клетки кожи нашего кузнеца прижилось еще в ней, пришлось ей, так сказать по вкусу и стало той завязью, которая, по нашим благим намерениям положила бы род новому клону. Здесь одного биополя было мало. Требовалась душа Ани, ее дух, умноженный на ловкость и ласковость ее рук. Это редкий дар избранных Богом, дар продвинутых и посвященных. Вот за этим-то даром я и гонялся по Парижу, по всему свету. Мало было овладеть только техникой, требовалось в эту яйцеклетку вместе с чуждым ей ядром вдохнуть еще и порцию жизни. Я волновался не меньше Ани.
- M'y voila (так вот! Фр.), - сказала она, не отрываясь от бинокуляра, когда дверь захлопнулась, - я надеюсь, у тебя хватит мужества признать, что твоя Пирамида может и не состояться.
Мысль о Тине копьём пронзила меня! Только мысль - молнией!.. Вдруг её голос... Я узнал бы его среди грохота ста канонад:
- «... ты разожмешь ладонь... И бабочка с помятыми крылами...».
Я словно нырнул в ледяную прорубь! Я не знал, что ответить на эти слова, но, секунду подумав, сказал:
- Знаю.
И разжав ладонь, вижу бабочку... С помятыми крылами...
Я знал только одно: Пирамида была вот в этих изящных пальчиках. Аня больше не сказала ни слова. Она продолжала работать, и я слышал только ее ровное дыхание. Когда все вскоре вошли, я только поднял руку вверх, чтобы они не шумели. Энуклеация яйцеклеток была простым и привычным делом.
У Ани не дрожали руки, и мне оставалось только следить за движениями ее нежных и уверенных пальчиков. Хотя меня так и подмывало вмешаться в этот порядок движений, хоть что-нибудь подсказать, поправить, помочь... Это как, сидя рядом с водителем, рассказывать ему, в какую сторону вертеть баранку или с какой силой давить на акселератор, чтобы ехать так, как тебе кажется нужно. Потом мы следили за тем, как на экране пульсировала новая жизнь.
И я снова думал о Тине...
И не помню - говорил ли тебе? Как только Жора произнёс своё роковое «убил», все экраны вдруг почернели... все клеточки наши тотчас замерли, защетинились и потускнели... жизнь слегла и стала вдруг их покидать, ты заметила?
- Как я могла это заметить?
- Не знаю... Должна! Я же видел это собственными глазами и все видели, все... Потому-то так и набросились на меня, ели зырлами своими, жрали, сопя и раздувая ноздри... уродцы... не понимая главного, понимаешь меня?
- Теперь - да.
- И как только я её оживил, ты заметила, клеточки тотчас дали рост, дали рост, ты заметила? Засветились, заиграли... Я даже слышал, как они рассмеялись, радуясь, радуясь... Ты заметила?
- Да, теперь - да!
- Вот видишь! А вы говорите...
И я снова думал о Тине...
Думал: как же я, Ти, без Тебя?
Живи уж... Пожалуйста!))
Vivre et laisser vivre (Живи и давай жить другим! - Лат.).
- А что Аня?..
- А что Аня?..
...и бабочка с помятыми крылами взлетит искать очередной огонь...
Ооооооу!..
Только часам к шести вечера, солнце уже пробивалось сквозь жалюзи с другой стороны комнаты, мы увидели на экране вполне жизнеспособную яйцеклетку. Она напоминала ленивую живую каплю масла, взвешенную в мутноватой слегка опалесцирующей воде. При большом увеличении можно было видеть ее возмущенную волнующуюся поверхность.
- Как...
- Как...
- Как...
Мы точно зачарованные смотрели на это чудо жизни, призывая всю свою поэтическую силу и мощь, чтобы не обидеть ее недостойным эпитетом.
- Как головка еще спящей, но и пробуждающейся Эриннии, - едва слышно, словно боясь разбудить Эриннию, прошептала Нана.
И все мы как по команде кивнули: да! Как головка!..
- Oh, isn't it lovely! (О, какая прелесть!) - пролепетала никогда не видевшая яйцеклетку Кэмерон.
Для меня же впечатление было такое, будто уснувшую медведицу силой вызволили из глубокого плена сладостной зимней спячки, и теперь она готова выплеснуть нам все свое недовольство. Реснички трепетали, словно стебельки ковыля. Она была окружена мерцающим красновато-оранжевым ореолом. Яйцеклетка жила! Об этом свидетельствовали все датчики, следящие за ее метаболизмом. Кислород и АТФ, и ГТФ, и...
Мы сидели теперь в креслах, с наслаждением жуя бутерброды и потягивая кофе, запах которого нравился, видимо, и ей, и ждали только одного - перетяжки. В обычных условиях она появлялась через несколько часов после проникновения в клетку спермия. Мы же ускорили процесс созревания биополем.
- Ну же, родимая, - не удержался Стас, - давай быстрей!..
- Дуйся, дуйся, - торопила Тисам.
Что давай-то, подумал я, сюда бы Ли, где Ли?.. Или Тинку!
- Festina lente (Cпеши медленно, - лат.), - сказал Юра.
Желобок, образовавшийся по экватору зиготы, на наших глазах превращался в ров, словно тело нашей красавицы как раз по талии ловко заарканили лассо и затягивали до тех пор, пока перетяжка не разделила ее на две равные части - две клетки, из которых через известное время образовалось четыре...
