На этом он вдруг остановился и переменил разговор.
— Не поможете ли вы мне выгрузить эти клетки? — спросил он меня.
Он странным образом поступил с кроликами. Я помог спустить на землю одну из клеток, это было довольно трудно, он же, открыв дверцу и наклонив клетку, выпотрошил на землю все ее содержимое.
Кролики вывалились кучею, один на другого. Монгомери забил в ладоши, и двадцать этих зверьков прыжками быстро забрались на холм.
— Живите и размножайтесь, мои друзья, населяйте остров. В последнее время мы немного нуждались в мясе! — добавил Монгомери.
В то время, как я смотрел на убегающих кроликов, вернулся седой старик с бутылкой водки и сухарями в руках.
— Вот вам для времяпровождения, Прендик! — произнес он гораздо более дружелюбно, чем прежде.
Без всякой церемонии я принялся уничтожать сухари, а старик помог Монгомери отпустить на волю еще двадцать кроликов. Однако, три больших наполненных клетки были препровождены за ограду. Я не дотронулся до водки, так как вообще всегда воздерживался от употребления спиртных напитков.
Все окружающее меня казалось мне в то время столь странным, и мое положение было результатом скольких неожиданных приключений, что я не различал ясно ненормальности каждого предмета в отдельности. Я последовал за клеткою с ламою, направлявшейся к ограде, и присоединился к Монгомери, который просил меня не вступать в огороженное каменной стеной пространство. Тогда же я заметил, что пума в клетке и куча другого багажа были сложены около входа в ограду. При моем возвращении на берег выгрузка шлюпки оказалась оконченной, и сама она была вытащена на песок. Седой старик подошел к нам и обратился к Монгомери:
— Приходится теперь заняться нашим неожиданным гостем. Что нам делать с ним?
— У него значительные научные познания! — отвечал Монгомери.
— Я сгораю от нетерпения приступить к работе над новым материалом! — проговорил старик, кивнув головою по направлению к ограде, при этом глаза его вдруг заблистали.
— Я охотно этому верю! — возразил Монгомери почти шепотом.
— Мы не можем послать его туда, вниз, и у нас также нет времени, чтобы выстроить ему новую хижину. Тем более мы не можем его сегодня же посвятить в нашу тайну!
— Я в ваших руках! — сказал я.
У меня не было никакого представления о том, что он подразумевал под словом «туда, вниз».
— Я уже обо всем этом подумал, — ответил Монгомери. — Моя комната снабжена наружною дверью…
— Это превосходно! — живо прервал старик. Мы все втроем отправились к ограде.
— Для меня неприятно такое скрытничанье, господин Прендик, но вы прибыли так неожиданно. Наше маленькое строение скрывает в себе одну или две тайны; можно вообразить, комната Синей Бороды, но в действительности нет ничего ужасного… для здравомыслящего человека. В данный же момент… так как мы вас не знаем…
— Конечно, — прервал я его, — было бы глупо мне обижаться на ваши предосторожности!
Большой его рот скривился в слабую улыбку, и наклонением головы он поблагодарил меня. Это был один из тех молчаливых людей, которые, когда смеются, заостряют углы рта.
Мы миновали главный вход ограды. Главный вход представлял плотно притворявшуюся толстую деревянную решетку, окованную железом; около него в кучу была сложена вся кладь со шкуны. У угла ограды находилась маленькая дверца, которой я до сей минуты не примечал. Седой старик вытащил из засаленного кармана своей синей куртки связку ключей, отомкнул дверь и вошел. Эти ключи и многосложные запоры чрезвычайно поразили меня. Я последовал за ним и очутился в маленькой комнатке, убранной хотя просто, но с некоторым комфортом; ея внутренняя дверь, слегка приоткрытая, выходила на мощенный двор. Монгомери быстро захлопнул ее. В самом темном углу комнаты был подвешен гамак; крошечное окно без стекол и с железной решеткой пропускало дневной свет со стороны моря.
— Эта комнатка, — сказал мне старик, — должна служить вашим жилищем, а внутренняя дверь, — добавил он, — во избежание неприятного злоключения ее закроют — границей, которой не следует преступать!
Он обратил мое внимание на складное кресло, удобно стоявшее перед окном, и на полку, около гамака, со старыми книгами;. среди этих последних находилось много руководств по хирургии и произведений римских и греческих классиков, которые я лишь с трудом мог разбирать. Не желая во второй раз открывать внутреннюю дверь, он вышел через наружную.
— Мы обыкновенно здесь обедаем! — сообщил мне Монгомери, затем, повидимому, у него явилось какое-то неожиданное сомнение, и он бросился догонят своего товарища.
— Моро!.. — услышал я его зов, но не обратил внимание в данную минуту на это слово. Немного спустя, при рассматривания книг, оно снова пришло мне на память: где я слышал уже это имя?
Я уселся перед окном и принялся с аппетитом доедать несколько оставшихся у меня сухарей.
— Кто это такой был Моро? — вертелось в моей голове.
Через окно я увидел одно из странных, одетых в белое существ, которое тащило по песку какой-то ящик. Затем слышно было, как вкладывали в замочную скважину ключ и повернули его в замке два раза, и заперли внутреннюю дверь. Немного времени спустя, позади запертой двери послышался шум, производимый собаками, которых привели со шлюпки. Они не лаяли, но каким-то странным образом фыркали и ворчали. Я слышал беспрестанный их топот и голос Монгомери, старавшегося их успокоить.
Я чувствовал себя сильно потрясенным многочисленными предосторожностями, которые принимали двое людей, чтобы сохранить тайну их ограды. Долго я размышлял об этом, а также и об имени Моро, почему-то казавшемся мне знакомым. Но человеческая память так странна, что мне не удавалось вспомнить, с чем связано это столь хорошо известное имя, потом мои мысли стали вращаться около непостижимой странности безобразного существа, закутанного в белое, только что виденного мною на берегу.
Я никогда еще не имел случая видеть подобных ухваток и столь неловких движений, как те, которые обнаруживал он, таща свой ящик. Я вспомнил, что ни один из этих людей не заговаривал со мною, хотя они несколько раз как-то особенно и тайком наблюдали за мною, и их взгляд совершенно не походил на наивный взгляд обыкновенного дикаря. Я спрашивал себя, на каком языке они говорят. Все они, казалось, были чрезвычайно молчаливы, а когда говорили, то издавали неправильнейшие звуки. Что могло быть в них хорошего?
Потом мне вновь вспомнились глаза уродливо сложенного слуги Монгомери. В этот самый момент вошел тот, о котором я только что думал. Теперь он был одет в белую одежду и нес маленький поднос; на последнем находились вареные овощи и кофе. Я едва мог сдержать брезгливое чувство, видя, как он, вежливо раскланявшись, поставил поднос на стол передо мной.
