Моррисон покачал головой и произнес тихо:
— Я не могу поехать домой.
— Но вам придется. Мы не можем оставить вас, коль вы не хотите нам помочь.
— Но я не могу вернуться домой на ваших условиях.
— А что, у вас есть выбор?
Моррисон взглянул на женщину, смотревшую на него с таким участием.
— Наверное, есть, — прошептал он.
Баранова долго смотрела ему в глаза:
— Боюсь ошибиться, Альберт. Выскажитесь более ясно.
— У меня два пути, не правда ли? Согласиться на минимизацию или на крах собственной жизни.
Баранова вытянула губы:
— Ну зачем же такие крайности? Я бы выразила это по-другому. Или вы еще до обеда соглашаетесь помочь нам, или в два часа дня вас доставляют на борт самолета, вылетающего в США. Что скажете? Сейчас почти одиннадцать. У вас есть час на размышления.
— Зачем? Что может изменить этот час? Я пойду на минимизацию.
— Мы пойдем на минимизацию. Вы будете не один.
Баранова нажала какую-то кнопку в столе. Вошел Дежнев.
— Ну что, Альберт? Судя по твоему унылому виду, сдается мне, ты согласился помочь нам.
Баранова остановила его:
— Обойдемся без твоих комментариев. Альберт поможет нам, и мы будем ему за это благодарны. Он принял решение добровольно.
— Кто в этом сомневается, — заметил Дежнев. — Как ты достала его. не знаю, но я ни минуты не сомневался, что у тебя получится. Должен и тебя поздравить, Альберт. На этот раз она потратила больше времени, чем обычно.
Моррисон смотрел на них пустыми глазами. У него было такое чувство, будто он проглотил целиком сосульку, но она не таяла внутри, а, наоборот, замораживала внутренности. Его всего колотило.
«Путешествие не сулит никаких опасностей тому, кто машет платком с берега».
Дежнев Старший27.
Хотя во время обеда Моррисон пребывал в каком-то оцепенении, но уже ощутил, что давление на него прекратилось. Он не слышал больше действовавших на психику голосов, энергичных объяснений и доводов, не замечал навязчивых улыбок и склоненных к нему голов.
Они ясно и деловито дали ему понять, что он не покинет больше Грот до окончания эксперимента. А бежать из Грота было практически невозможно.
Время от времени он ловил себя на одной мысли: «Я действительно согласился на минимизацию!»
Они отвели его в предоставленную ему в Гроте комнату, где он мог просматривать через стереоскоп книги-фильмы, даже на английском языке. Видимо, чтобы какое-то время он мог ощутить близость дома. Он сидел с закрепленным на глазах стереоскопом. Пленка все шла и шла, но мысли его были заняты совершенно другим.
Он действительно согласился на минимизацию!
Ему сказали, что он может заниматься чем угодно, пока за ним не придут. Он может делать все, что захочет, кроме ухода из Грота. Повсюду расхаживали охранники. Чувство страха, как отметил про себя Моррисон, понемногу исчезало. Это, видимо, следствие его отрешенности от всего окружающего и присутствия всего одной мысли, которая уже начинает терять свой смысл. Он действительно согласился на минимизацию! Чем дольше, подобно стуку хронометра, слова звучали в его голове, тем безразличнее становился их смысл. И на его месте образовывался вакуум. Как-то отстраненно до него дошло, что кто-то открыл дверь комнаты. Этот кто-то, подумал он безразлично, пришел за ним. Сняв стереоскоп, он равнодушно поднял глаза. На какую-то секунду в них вспыхнула слабая искра интереса.
Это была Софья Калныня. Она показалась ему красавицей даже при нынешних неопределенных чувствах.
— A good afternoon to you, gentleman,— сказала она по-английски.
Он слегка поморщился: приятнее было бы слышать русский, чем английский с таким кошмарным акцентом.
Он ответил ей сердито:
— Говорите, пожалуйста, по-русски, Софья.
Хотя его русский мог вызвать у нее такую же реакцию, как ее английский, но это мало его волновало. Благодаря им он оказался здесь, и если его несовершенства им неприятны, то это их проблемы.
Слегка пожав плечами, она продолжила уже по-русски:
— Конечно, конечно. Если это доставляет вам удовольствие.
Она посмотрела на него задумчиво. Он совершенно спокойно встретил ее взгляд. В этот момент его мало интересовало все окружающее. И она волновала ровно настолько, насколько все остальные предметы в комнате. И вовсе не казалась красавицей.
— Вы, кажется, согласились пуститься с нами в это «плавание»? — спросила, наконец, Софья.
— Согласился.
— Вот и хорошо. Мы все вам благодарны. Если честно, я не думала, что вы пойдете на это. Вы — американец... Теперь хочу извиниться.
Моррисон проговорил со сдержанной злостью, переходящей в интонацию раскаяния:
— Я не добровольно. Меня уговорил эксперт.
— Наталья Баранова?
Моррисон кивнул.
— О, это она умеет, — заметила Калныня. — Не всегда по-доброму, но своего добивается. Меня тоже пришлось когда-то убеждать.
— Почему? — спросил Моррисон.
— По другой причине, очень для меня важной.
— В самом деле? И что это за причина?
— Это совершенно неважно для вас.
В комнате повисла напряженная пауза.
— Пойдемте, мне приказали показать вам корабль, — сказала Калныня.
— Корабль? Так вы это уже давно планировали? И у вас было время на его постройку?
— Не пугайтесь, не для изучения мозга Шапирова изнутри. Все совсем не так. Корабль предназначался для других, более простых целей, но им единственным мы можем сейчас воспользоваться. Пойдемте, Альберт. Наталья считает, что вы поступите мудро, если прямо сейчас познакомитесь с кораблем, почувствуете его изнутри. Возможно, вполне земное назначение этого аппарата примирит вас с поставленной задачей.
Моррисон откинулся на спинку стула.
— Зачем мне его сейчас видеть? Неужели нельзя дать время свыкнуться сначала с мыслью о предстоящем?
— Но это же глупо, Альберт. Чем дольше вы будете сидеть в этой комнате и предаваться мрачным размышлениям, тем больше будете чувствовать неуверенность. Кроме того, у нас совсем не осталось времени. Как долго еще мы можем наблюдать разрушение организма Шапирова и позволять постепенно отмирать его мозгу и мыслям? Корабль должен отправиться в «путешествие» завтра утром.
— Завтра утром, — пробормотал Моррисон. В горле у него пересохло. Он глупо уставился на часы.
— У вас еще достаточно времени, но теперь мы будем вести для вас обратный отсчет, поэтому вовсе не обязательно смотреть на часы. Завтра корабль войдет в тело. И вы будете на его борту.