Он превзошел "паршивую овцу" - он стал абсолютно никаким.
Сейчас, опустошив кузов грузовика, Фрэнклин пинком вышвырнул последнюю жестянку - клинк! клинк! - и подтянул зеленые рабочие штаны.
- Пошли, глянем на Дада, - сказал он.
Они слезли вниз, и Вирджил, наступив на собственный шнурок, с размаху уселся на землю.
- Гос-споди, и вполовину не могут сделать, как надо, невразумительно пробурчал он.
Они прошли на другую сторону свалки, к толевой лачуге Дада. Дверь была закрыта.
- Дад! - гаркнул Фрэнклин. - Эй, Дад Роджерс! - Он грохнул кулаком в дверь, и вся лачуга содрогнулась. Крючок, удерживавший дверь изнутри, сломался, и она распахнулась. Хибарка была пуста, но вся пропиталась тошнотворно-сладким запахом, который заставил их переглянуться и скривиться - а ведь это были ветераны пивнушек, где мерзких запахов хоть пруд пруди. Вонь мимолетно напомнила Фрэнклину маринованные огурцы, пролежавшие в темном глиняном кувшине много лет, так что сочащаяся из них жидкость стала белой.
- Сукин сын, - сказал Вирджил. - Хлеще гангрены.
И тем не менее в хибарке было прибрано. Сменная рубашка Дада висела на крючке над кроватью, занозистый кухонный стул был придвинут к столу, а койка - заправлена по-армейски. На сложенной газете за дверью стояла банка красной краски со свежими потеками на боках.
- Пошли отсюда, а то блевану, - сказал Вирджил. Его лицо стало зеленоватым.
Фрэнклин, которому было не лучше, попятился и закрыл дверь.
Они осмотрели свалку, пустынную и бесплодную, как лунные горы.
- Его тут нету, - заметил Фрэнклин. - В лесу где-то валяется.
- Фрэнк?
- Чего, - коротко откликнулся Фрэнклин, который был вне себя.
- Дверь-то была закрыта изнутри. Ежели его там нету, как он вышел?
Озадаченный Фрэнклин обернулся и осмотрел хибарку. Через окно, начал было он, и осекся. Окно оказалось всего-навсего прорезанным в толе квадратиком, который прикрывал кусок пластика. В такое маленькое окошко Даду было не протиснуться - с горбом-то на спине!
- Твое какое дело, - грубо ответил Фрэнклин. - Не хочет делиться пошел на хер. Давай отсюдова.
Они вернулись к грузовику, и Фрэнклин ощутил, как сквозь защитную оболочку хмеля медленно просачивается, наползает ощущение, которое позже он не вспомнит и не захочет вспоминать: здесь что-то пошло жутко наперекосяк. Как будто у свалки появилось сердце, бьющееся медленно, но с ужасающей жизненной силой. Фрэнклину внезапно захотелось очень быстро убраться отсюда.
- Чтой-то я не вижу крыс, - вдруг сказал Вирджил.
И немудрено: на свалке были только чайки. Фрэнклин попытался вспомнить, когда это он привозил "говнюшки" на свалку и не видел крыс.
И не сумел.
Что ему тоже не понравилось.
- Не иначе, он отраву раскидал, а, Фрэнк?
- Давай, двигай, - сказал Фрэнклин. - Сваливаем отсюдова к чертовой матери.
После ужина Бену позволили сходить наверх, навестить Мэтта Бэрка. Визит оказался коротким: Мэтт спал. Кислородную подушку уже убрали, и старшая сестра сказала Бену, что завтра утром Мэтт почти наверняка проснется и будет в состоянии недолго принимать посетителей.
Бен подумал, что лицо учителя выглядит изможденным и чудовищно состарившимся. Мэтт впервые показался ему стариком. Из больничной распашонки выглядывала дряблая шея, учитель лежал неподвижно и казался ранимым, беззащитным. "Если все это правда, - подумал Бен, - не ждите от этих людей никаких одолжений, Мэтт. Если все это правда, тогда, значит, мы в цитадели неверия, где с кошмарами расправляются лизолом и скальпелем, а не кольями, Библией и диким горным тимьяном. Здесь счастливы своими бригадами реаниматоров, своими шприцами и кружками Эсмарха, заполненными сульфатом бария. Если в колонне истины есть дыра, тут этого не знают и не хотят знать."
Бен прошел к изголовью кровати и осторожно повернул голову Мэтта. На шее никаких отметин не было: безупречная кожа. Он помедлил еще минуту, потом подошел к шкафу и открыл его. Там висела одежда Мэтта, а изнутри на ручке - распятие, которое было на учителе, когда к нему пришла Сьюзан. Оно свисало с филигранной цепочки, мягко блестевшей в приглушенном освещении палаты. Бен отнес распятие к кровати и надел Мэтту на шею.
- Эй, эй, что это вы делаете?
В палату с кувшином воды и судном, отверстие которого было благопристойно прикрыто полотенцем, вошла сиделка.
- Надеваю ему на шею крест, - сказал Бен.
- Он католик?
- Теперь - да, - мрачно ответил Бен.
Спустился вечер. У дверей черного хода дома Сойеров на Дип-Кат-роуд тихонько и быстро постучали. Бонни Сойер, едва заметно улыбаясь, отправилась открывать. На ней был только короткий гофрированный передник, подвязанный к талии. Когда она отворила, Кори Брайант вытаращил глаза, а челюсть у него отвалилась.
- Бо... - сказал он. - Б... Бо... Бонни?
- Что такое, Кори? - Бонни не без задней мысли оперлась рукой о косяк, так, чтобы выставить обнаженную грудь самым аппетитным образом. Одновременно она скромно скрестила ноги, красуясь ими перед Кори.
- Бог ты мой, Бонни, а что, если бы это был...
- Телефонный мастер? - спросила она и хихикнула. Она взяла ладонь Кори и приложила к твердой плоти своей правой груди. - Хотите снять показания моего счетчика?
Со стоном, в котором звучала нота отчаяния (в третий раз уходящий под воду утопающий ухватился вместо соломинки за молочную железу), Кори притянул ее к себе. Ягодицы Бонни легли ему в ладони, а стиснутый их телами накрахмаленный фартучек коротко хрустнул.
- Ах, батюшки, - сказала Бонни, извиваясь подле него. - Вы проверите мою телефонную трубку, Мистер Телефонщик? Я весь день жду важного звонка...
Кори подхватил ее на руки и пинком захлопнул за собой дверь. Указывать ему дорогу в спальню не требовалось - он знал, куда идти.
- Ты уверена, что он не вернется домой? - спросил Кори.
Глаза Бонни светились в темноте.
- Что? О ком это вы, Мистер Телефонщик? Не о моем ли красавчике-муженьке?.. Он в Бэрлингтоне... в Вермонте.
Он положил ее поперек кровати. Ноги Бонни свисали с края.
- Включи свет, - сказала она неожиданно медленным и тяжелым голосом. - Я хочу видеть, что ты делаешь.
Он включил лампу на ночном столике и посмотрел вниз, на Бонни.
Фартук сбился на сторону. Глаза под тяжелыми веками были теплыми, зрачки - большими и блестящими.
- Сними-ка это, - он показал на фартук.
- Сам сними, - ответила она. - Можете просчитать узлы, Мистер Телефонщик.
Кори послушно нагнулся. При Бонни он всегда чувствовал себя пацаном, у которого пересохло во рту, и каждый раз, как руки Кори оказывались вблизи ее тела, они начинали трястись, словно Бонни выделяла в окружающий воздух мощные токи. Теперь Кори постоянно думал о ней. Она застряла в мыслях паренька, как болячка на внутренней стороне щеки, которую постоянно ощупываешь и проверяешь языком. Бонни даже проносилась через его сны золотистая кожа, возбуждавшая, как большая доза анаши. Изобретательность Бонни не знала границ.
