— У меня много работы, — сказал клоун.
Я хотел все-таки взглянуть на родственника Топ. Ей это, похоже, было ни к чему.
— Ты не хочешь увидеть его? — не утерпев, спросил я.
— Что? — сказала Топ. — Кого — его? Что ты меня взялся изводить?
Я покрутил головой. Мы совсем перестали понимать друг друга.
— Пикет! — Посетитель окликнул меня.
— Да?
Какой-то незнакомый человек.
— Не узнаешь?
— Нет…
— Странно. Но ведь это ты?
Я отвернулся. Мы прошли квартал.
— Кто это? — спросила Топ.
— Обознался, наверно.
— Он назвал тебя. По-моему, это был Бум, — сказала Топ.
— Да нет… Не может быть.
В конце квартала светились витрины ювелирного магазина. Мы вошли. Топ вошла немного нерешительно.
Блеск ювелирных изделий ослеплял ее. Продавец, робот, остановился. Топ рассматривала украшения, склонившись. Она оперлась на мою руку. Давно она так не делала.
Вежливое лицо робота оказалось совсем рядом.
Топ перевела взгляд на диадему — взгляд куклы заметался.
В магазин робко вошли двое пожилых людей, судя по всему, семейная пара. Ночью посетители редкость.
Пожилые люди остановились возле Топ. Поначалу они не обращали друг на друга внимание. Они тоже были заняты разглядыванием драгоценностей.
Но делали они это так, словно намеревались провести за этим занятием побольше времени, словно им надоедало бродить по улицам.
Они были погружены в какие-то свои невеселые мысли. Семейная пара была очень некрасива.
Мужчина был очень некрасив. Женщина от него не отставала. Одеты они были хорошо, прилично.
Обычная супружеская пара, вышедшая на прогулку. Я слегка кашлянул.
Они обернулись ко мне. Настоящие уроды.
Я с трудом удержался от того, чтобы не отшатнуться. Я понимал, что это было бы нехорошо.
Это могло шокировать их. Они сами могли кого угодно шокировать. Возможно, мне это могло и показаться.
Я с удовольствием вглядывался в их лица. Чем дальше, тем больше мне становилось понятно, что их лица вовсе не некрасивы, тем более не уродливы.
Это были просто обычные, нормальные лица, не обезображенные искусственной правильностью черт, искусственной бодростью и свежестью, навязываемые повсеместно.
В сущности, жизнь от рекламы уже было не отличить. Все попрятали свои лица под масками.
Посетители уставились на Топ, словно увидели мираж. Она же была целиком занята разглядыванием перстней.
Топ склоняла голову, и продавцы наклоняли головы вслед за ней.
Топ подняла голову, увидела некрасивых людей, с ужасом схватила меня за руку и выбежала из магазина. Напоследок мне их лица показались поразительно красивыми.
Мы пробежали несколько кварталов и остановились.
— Сколько же я их не видела… — прошептала Топ.
— Значит, это твои родители? — наугад спросил я.
— Ох, — сказала Топ.
— Что? — не понял я.
Она продумывала ответ. Лицо у неё было напряжёно.
— Все могло быть по-другому.
— Как?
— Смотри, какая вокруг бессмыслица. Ты же за здравый смысл.
— Шофер, который меня подвозил, явно сумасшедший.
— И врач тоже, — поддакнула Топ.
— Конечно. Сейчас сидит в своем цирке и посмеивается над нами.
Улица была пуста.
— Ну, и куда мы пойдем? — сказала Топ.
— Вернемся на побережье.
Она вздрогнула.
— Нет. Не знаю. Назад не вернуться.
— Можно. Почему нельзя? Мы же вот они, ты, я. Мы рядом, вместе. Живые.
— А ты живой?
— Живой.
— И я. Поэтому нам лучше дальше не ходить.
— Ты везде останавливаешься на полпути.
— Да. Я всегда ухожу. От соревнования. Мои родители возлагали на меня большие надежды. Я должна была быть самой умной, самой доброй, самой красивой…
— Разве это плохо? — не выдержал я.
— Плохо? — раздумчиво сказала Топ. Мы стояли на перекрестке. Дул ветер. — Я не уверена, что это были настоящие родители. Представь себе — соседи роботы. Часть людей настоящая, часть искусственная. Так образуется общество. Нельзя предугадать, где наткнешься на кукол. Я была в ужасе. Куклы здороваются с тобой по утрам, ходят в магазин, зовут тебя в гости. По замыслу природы для производства живых организмов в большом количестве не требуется большого искусства. И люди стали штучным товаром. Нас мало. Как хорошо. Нет серой массы.
— А почему ты считаешь, что всё это были куклы? — спросил я.
— Мы все об этом знали, — сказала Топ. Она нервно рассмеялась. — Да, и обижать их нельзя, дискриминировать. Терпимость к куклам, к их глупости стала нормой.
— Если мы додумались быть в малом количестве, то зачем заполнять пустоты? Ведь так хорошо гулять по пустым улицам, сидеть в пустых залах. Не нужны они.
— Решили, что нужны, — грустно сказала Топ. — Более того, они не совсем нейтральны, как ты полагаешь.
— Что ты имеешь в виду?
— А то, что они показывают различный образ жизни. Они указывали нам на то, что нам не нужно, переживают за нас те чувства, которые нам не нужны. Они не развивались, но от и до показывали жизнь разную, скандалили, обожали застолья.
— В этом что-то есть… — сказал я.
— В дебоше? — удивилась Топ.
— Да нет. В том, что они в любом своём движении застывшие формы. В любом. Они не страшны, как картины, как скульптуры в музее. А они сами знают, кто они?
Топ усмехнулась.
— Конечно, нет. Они — никакие. Пусть будут разные образы жизни. Я ушла из дома. Встретила Шедевра. Вот человек! Настоящий друг. Вы поразили меня. Да вы и понятия не имеете, насколько все одиноки. Как хорошо было на побережье. И ты. Как прекрасно побережье. Вернемся, — сказала Топ.
Мы стояли возле дома.
К нам бежал Витамин. Он запыхался.
— Уф! — выдохнул он. Он согнулся и упер руки в колени. Потом он выпрямился.
У Сервиса в лаборатории что-то произошло. Он позвонил Витамину взволнованным голосом.
Мы сели с ним в такси.
Дверь в дом Сервиса была открыта.
В воздухе распространялся удушливый запах. Мы почувствовали стеснение, от которого трудно было избавиться.
На столе лежало желе, как кусок торта из мармелада. Наверно, оно было в чем-то смочено, вокруг даже натекло.
— Неприятная вещь какая, — пояснил Сервис.
Мы с Витамином переглянулись. Торт зашевелился. Что-то Сервису удалось вывести, но мы не понимали, чему он так восторгается.
— Это материя, — хладнокровно сказал Сервис.
Мне показалось, что он сейчас разрыдается.
— Ты уверен? — скептически осведомились мы с Витамином.
— Самая настоящая.
Я потрогал торт.
— Можно?
— Можно, можно.
Мармелад была тяжелый, как слиток, и совершенно сухой. Руку покалывало.
Что-то в нем было неуловимо неприятное, оно было, как бремя, от которого нельзя избавиться, к которому все время есть необходимость возвращаться.
— Ты бы ее спрятал, что ли, — сказал Витамин. — Убери со стола.
— Куда ее девать. Ее уже никуда не денешь.
Торт неуловимо шевельнулся.
— Что-то есть хочется, — сказал Витамин.
— Ага, действует, — сказал Сервис.
— Из-за этого, что ли? — изумился Витамин. — Я утром плохо позавтракал.
— Можешь не верить, — сказал Сервис.
Мы вышли на порог.
— Почему у меня нет детей? — сказал Витамин. Я заметил в его словах глубокую озабоченность. — Я обязан был их иметь. Это мой долг обществу.
Витамин все сокрушался о девушках, о детях, о долге обществу, о годах, и ему было явно не по себе.
Это на него тот концентрат материи подействовал.
Сервис сидел на крыльце, расставив ноги и обхватив голову. Что же он, мол, наделал.
Ничего особенного он не наделал.
Эти деловитые, неотвратимые материи повсюду.
Мы бросили Сервиса в его тоске, которая, действительно, ощущалась, как запах.
Витамин сказал, что позаботится о нем.
Я спешил домой. Из домов стали выпадать кирпичи. Таксист заложил крутой вираж и, повернув голову, широко улыбнулся. Я успокаивал Витамина. Убеждал его, что мы еще молодые.
