Они прошли уже почти полпути от Лонг-Айленда до Денвера: до дома Афе оставалось целых два месяца. Два месяца, которых у них не было. Но оставить его они, очевидно, тоже не могли, и приходилось тащить его с собой, каким бы тяжелым ни было путешествие. «Кроме того, – рассуждала Кира, – если в лабораториях Денвера стоит еще одна компьютерная система, нам нужен Афа, чтобы получить к ней доступ. Он единственный, кто может это сделать.
Нам нужно лишь предпринять все возможное, чтобы он выжил».
Когда все сели на лошадей и были готовы выступать, Кира повела их не к шоссе, а к большой клинике на другой стороне улицы.
– «Больница Святого Бернара», – объявила она, прочитав покоробившийся указатель при въезде на парковку.
– Нам посмотреть антибиотики в аптеке? – поинтересовалась Герои. – Или в бочонках, свисающих с ошейников огромных собак[10]?
– Мне все равно, лишь бы собаки были не говорящими.
Говорящие собаки все еще сводили Киру с ума, она даже видела их во сне прошлой ночью: ей снилось, что она живет вместе с ними, одичавшая и опустившаяся, отвергаемая и людьми, и партиалами. Она знала, что ненавидеть их было несправедливо с ее стороны: они не могли ничего поделать со своей природой, как и она – со своей. Кира заставила себя прекратить думать о них и зашла в больницу, показывая Сэмму, как отбирать нужные лекарства, пока Герои присматривала за Афой и лошадьми. Доверху набив ранец антибиотиками и обезболивающими, они двинулись на запад.
В отравленные пустоши.
Кратчайшим путем из города была железная дорога, пересекавшая шоссе-реку и уходившая прямо на юго-юго-восток по высокой насыпи, остававшейся на поверхности даже в самых затопленных местах. Они шли по ней многие мили, мимо станций и школ, мимо покосившихся старых домов и затопленных церквей, мимо осыпающихся высоток и заросших лесом газонов, через вышедшую из берегов реку. Железнодорожная колея была прямой и в основном сухой, но лошади не могли быстро идти по шпалам, и путники даже еще не достигли автострады, когда стало слишком темно, чтобы двигаться дальше. Укрылись в полуразвалившейся библиотеке, пустив лошадей попастись на высокой околоводной траве во дворе, а потом осторожно заведя их по наклонному въезду внутрь. Кира проверила Афе бинты, дала ему кучу болеутоляющих и прочистила рану, пока он спал. Герои наловила лягушек и ящериц в болоте за домом и зажарила на костре из стульев и журналов. Библиотечные книги подгнили и разваливались, в мире не осталось никого, кто стал бы их читать, но Кира проследила, чтобы ни одна не попала в огонь; это казалось неправильным.
Утром обнаружилось, что им совсем недалеко до 80-й автострады, той же широченной дороги, что вела их от самого Манхэттена и с которой они свернули на восточной окраине Чикаго, почти на сто миль восточнее. Путники вернулись на шоссе, которое оказалось выше и суше железной дороги и, конечно, гораздо удобнее для лошадей. Целый день по обе стороны пути тянулся казавшийся бесконечным город: здание за зданием, улица за улицей, развалины за развалинами. Пригороды сменяли один другой: Мокена, Нью-Ленокс, Джолиет, Рокдейл – их ничего не значащие теперь границы растворялись в едином мегаполисе. К наступлению ночи отряд достиг, наконец, окраин Минуки, дорога изогнулась к югу, огибая городок, и перед Кирой впервые предстала открытая прерия, простиравшаяся к западу. Горизонт здесь был ровным, словно бесформенным – океан пыли, травы и мочажин. Они переночевали в огромном оптовом магазине, в помещении, бывшем, как поняла Кира, старым кафе для дальнобойщиков, с полуночи слушая грозу, яростно барабанившую по широкой металлической крыше. Рана Афы не стала лучше с прошлого вечера, но, по крайней мере, не стала и хуже. Уютно свернувшись на скатке, Кира почитала в лунном свете триллер, захваченный в библиотеке. «Оно конечно, этого парня преследуют демоны, – думала девушка, – но он хотя бы может принимать теплый душ каждое утро».
Девушка заснула, уткнувшись носом в книжку, а проснулась плотно закутанной в одеяло. Сэмм, уставившийся в окно, на мгновение оторвался от созерцания солнца, всходившего над городом, а потом снова отвел глаза к светлеющему небу.
Кира села, потянув спину и плечи, с хрустом размяла затекшую шею.
– Доброе утро! Спасибо за одеяло.
– Доброе утро, – Сэмм не отрывал глаз от окна. – Пожалуйста.
Кира встала, замерев с одеялом в руках, потом повесила его на ближайшие стулья и присела на корточки, открывая рюкзак. Герои и Афа спали, поэтому она говорила вполголоса:
– Что хотим сегодня на завтрак? У меня есть вяленая говядина, еще раз вяленая говядина с неотличимо другим вкусом и… арахис. Все времен до Эпидемии, взятое в том городке в Пенсильвании. – Девушка снова заглянула в рюкзак. – У нас заканчивается еда.
– Надо пошарить в городе, пока не вышли, – предложил Сэмм. – Отравленные пустоши уже близко, и я не уверен, что чему-либо, найденному там, можно доверять.
– Мы проходили магазин вечером, – вспомнила Кира, выставляя все три упаковки на стол рядом с Сэммом. Потом села за дальний конец стола и открыла орешки. – Можем сгонять туда, пока не выступили, а пока – налетай.
Сэмм посмотрел на еду, выбрал наугад пакетик сублимата и надорвал его. Внимательно понюхав содержимое, вытащил черный перекрученный жгут мяса, твердый, как подошва.
– Что нужно сделать с мясом, чтобы оно оставалось съедобным двенадцать лет?
– Смотря что считать «съедобным». Ты теперь целый день будешь это посасывать, пока оно не размякнет.
Парень оторвал полоску, длинную и тонкую, будто кнут, и до смешного жесткую.
– Придется это варить, – решил он и бросил мясо обратно в рюкзак. – И все равно: съедобная пища, которой почти столько же лет, сколько нам. Эта корова, возможно, действительно была нашей ровесницей, и ее зарезали еще до того, как проросло вон то дерево. – Сэмм показал на двенадцатифутовый тополь, проросший сквозь потрескавшийся асфальт на парковке. – А мы все равно можем есть ее мясо. Сегодня у нас нет ничего, что позволило бы хранить пищу так долго. И, возможно, уже никогда не будет.
– Не уверена, что мы захотим, – усмехнулась Кира. – Даешь свежую риверхэдскую[11] ветчину каждый день!
– Просто… – Сэмм задумчиво помолчал. – Все одно к одному. Машины, которые не ездят. Самолеты, которые уже никогда не полетят. Компьютеры, которые мы едва можем использовать, а куда уж сделать заново. Словно… время потекло вспять. Мы – пещерные археологи на руинах будущего.
Кира ничего не ответила, занятая пережевыванием орешков; солнце выглядывало из-за хребтов и пиков города за ее спиной. Она сглотнула и проговорила:
