Он оказался в коридоре, по которому помощники Туека проводили его людей. Это было длинное и очень узкое помещение, переделанное из естественного углубления в пещере. Ровность стен указывала на применение огневых установок. Потолок служил продолжением изгиба скалы и был достаточно высок для того, чтобы давать достаточно воздуха. Вдоль стен тянулись подставки и шкафы для оружия. Хэллек с гордостью отметил, что те из его людей, которые могли стоять, стояли словно не было усталости и поражения. Среди них мелькали фигуры медиков, занимающихся ранеными. Возле каждого раненого находился человек Атридесов.
Девиз Атридесов «Мы заботимся о своих людях!» стал вторым «Я» этих людей.
К Хэллеку подошел один из его лейтенантов с бализетом в руке и отдал салют:
— Сэр, наш Маттаи очень плох. У них здесь нет хирургов, только медицинский пункт. Врачи говорят, что он долго не протянет… У него к вам просьба, сэр.
— Какая?
— Маттаи хочет, чтобы вы спели ему песню, сэр. Его любимую… Он говорит, что вы знаете. — Голос у лейтенанта дрогнул. — Песня называется «Моя женщина», сэр. Если вам не трудно…
— Хорошо, — Хэллек взял бализет и провел пальцами по струнам. Кто-то из его людей уже позаботился настроить инструмент.
Семеро воинов и один контрабандист склонились над умирающим. Увидев Хэллека с бализетом в руках, один из них запел, печально и нежно:
Ты стоишь у окна, моя женщина —
Легкий стан за прозрачным стеклом.
Твои нежные руки повенчаны
С золотистого солнца теплом.
Приходи ко мне… Я хочу
Ощутить тепло твоих рук.
Для меня… для меня одного
Тепло твоих нежных рук.
Хэллек взял последний аккорд и подумал: «Теперь нас осталось семьдесят три…»
Семейная жизнь королевских семей слишком трудна для того, чтобы ее поняли простые смертные, но я постараюсь набросать вам ее схему. Я думаю, что у моего отца был единственный друг — граф Казимир Фенринг, генетический евнух и один из самых беспощадных бойцов в Империи. Граф, энергичный человек, внешне уродливый и низкорослый, привез однажды моему отцу новую рабыню-наложницу, и моя мать поручила мне шпионить за ней. Все мы в целях самозащиты шпионили за отцом. Рабыня-наложница не могла, конечно, подарить нашему отцу наследника, но интриги продолжались. Постепенно моя мать, сестра и я стали очень сведущими в том, как избежать искусно поставленных смертельных ловушек. Может быть, то, что я говорю, ужасно, но я уверена в том, что мой отец не имел никакого отношения ко всему этому. Семья императора не похожа в этом отношении на другие семьи. Потом появилась еще одна рабыня-наложница — рыжеволосая, как и мой отец, гибкая и грациозная. У нее были мускулы танцовщицы, и она, вероятно, в совершенстве владела искусством обольщения. Мой отец долго рассматривал ее, в то время как она стояла перед ним обнаженная. Наконец он сказал: «Она слишком прекрасна. Мы пошлем ее в подарок». Вы не можете себе представить, сколь ужасно было это императорское самообладание. Самоконтроль в сочетании с коварством — что может быть ужаснее?
Принцесса Ирулэн. В доме моего отца.
Был ранний вечер. Пол стоял возле стилтента. Расщелина, в которой он поставил свою палатку, была в глубокой тени. Он смотрел на противоположный утес, возвышающийся за открытыми песками, и думал, стоит ли ему будить спящую в палатке мать.
Дюны неровными складками убегали вдаль от их стоянки. Самые далекие из них казались такими темными, что походили на кусочки ночи, хотя та еще не наступила.
Он поискал на этом однообразном ландшафте, на чем бы задержаться глазу, но не увидел ничего — ни одного, пусть даже чахлого, деревца, которое могло бы движением своих ветвей указать направление ветра… Только одни дюны и утес вдалеке под пылающим серебристо-голубым небом.
«Что, если там нет и в помине никаких Свободных, и растения, которые мы видели, оказались там чисто случайно?» — подумал Пол.
Под тентом проснулась Джессика. Она повернулась на спину и сквозь прозрачный край тента посмотрела на Пола. Он стоял к ней спиной, и что-то в его позе напомнило ей его отца. Она почувствовала, как в ней поднимается волна скорби, и поспешно отвернулась.
Она привела в порядок свой стилсьют, освежила себя глотком воды, вышла на песок и стряхнула с мускулов сонное оцепенение. Не оборачиваясь, Пол проговорил:
— Здешняя тишина не доставляет мне удовольствия.
«Как это верно, что сознание приспосабливается к окружению, — подумала она и вспомнила аксиому Бене Гессерит: «Под действием стресса сознание может двигаться в любом направлении — и к позитивному, и к негативному, туда и оттуда. Рассматривайте эти состояния, как спектр, чья крайняя точка — это потеря сознания в негативном направлении и гиперсознание — в позитивном. Возможность познания в целом зависит от тренированности в условиях стресса».
— Но здесь можно было бы хорошо жить, — добавил Пол.
Она попыталась увидеть пустыню его глазами, ища все удобное для жизни, что прятала в себе эта планета. Обнаруживая какую-нибудь деталь, она спрашивала себя, обратил ли на это внимание Пол.
Она прошла вперед, поднесла бинокль к глазам и принялась изучать эскарп перед ней. Да, сагуаро и еще одно крошечное растение… и кустики мелкой травы, желто-зеленой в сумерках.
— Я сверну палатку, — сказал Пол.
Джессика кивнула, подошла к краю расщелины, откуда была видна вся пустыня, и направила окуляры бинокля влево. В той стороне виднелся солончак, сияющий белым светом, но окаймленный по краям грязно-коричневым. Значит, через это белое сияние время от времени просачивалась вода! Джессика опустила бинокль и поправила свой плащ, прислушиваясь к тому, что делает Пол.
Солнце опустилось еще ниже. Солончаковую котловину пересекли тени, они становились все гуще, и вот уже ночь накрыла пустыню черным отвалом.
Звезды!
Она посмотрела на них, чувствуя за спиной шаги Пола. Ночь сделала небесный свод выше и значительнее. Ее лица коснулось дуновение ветра.
— Скоро взойдет луна, — сказал Пол. — Мешок собран.
«Мы могли бы навеки исчезнуть в этом адском месте, — подумала она. — И никто бы не узнал об этом».
Ночной ветер поднял в воздух рой песчинок и бросил их ей в лицо. Она ощутила целый ливень запахов.
— Чувствуешь? — спросил Пол.
— Я чувствую запах даже через фильтр, — сказала она. — Очень насыщенный. Но означает ли он близость воды? — она указала вдаль. — Огней искусственных сооружений не видно.
