Скорчившись в низком, почти горизонтальном туннеле, он развязал скользящий узел на веревке, продернутой через крюк, и начал тянуть ее вверх по проходу так быстро, как только мог. Сквозь плотную ткань рукавов проступили мускулы.
Цилиндр был уже почти у края. Роджерс услышал голос Джилмона, доносившийся снизу:
— Как дела, полковник?
— Почти у цели.
Руки мучительно болели. Противорадиационная куртка натирала кожу под мышками и начинала раздражать Роджерса.
— Мы уходим.
— У вас двадцать пять минут, — добавил лейтенант.
— Ясно.
Он включил электрический фонарь, положил снаряд поперек туннеля и покатил его к краю первой пещеры. На мгновение дав отдых рукам, он перевалился через снаряд, привязал к нему веревки, потом поднял и заковылял утиной походкой в центр «передней». Положил снаряд на пол и открыл верхнюю пластинку — стоило убедиться, что часовой механизм работает. Все идет нормально. Он задвинул пластинку.
Роджерс направил луч фонаря в просторное помещение, находящееся внизу. На его губах промелькнула усмешка. Серые граненые стены бесстрастно отразили свет мириадами тускло поблескивающих точек.
— Ах, вот вы где, — пробормотал Роджерс.
Двадцать минут. Следовало бы быть внизу, в двух милях от туннеля. Он вытащил нож из кармана брюк, разрезал узел на поясе, снял куртку и отбросил ее в сторону. Роджерс заскользил по горизонтальному туннелю, не обращая внимания, как горят локти и спина. Потом он остановился, чтобы восстановить дыхание и подготовиться к преодолению вертикального отрезка. Повинуясь природной осмотрительности, никогда не позволявшей ему расслабиться даже в хорошо знакомом помещении, он посветил вниз.
Тремя ярдами ниже луч уперся в тупик.
Роджерс, не веря своим глазам, уставился на появившуюся невесть откуда стену.
Казалось, она стояла на этом месте целую вечность — плоская затычка, такая же темная и невыразительная, как все в туннеле.
— Господи Боже мой, — простонал Роджерс.
Восемнадцать минут.
Он еще не успел хорошенько обдумать увиденное, как уже выбрался из горизонтального туннеля и склонился над бомбой. С удивительным проворством он открыл пластинку и уже коснулся переключателя, но замер. На лице выступил пот, соленые капли щипали глаза.
Выхода нет. Если даже он остановит таймер, выбраться наружу не удастся. Дюжина различных способов спасения панически быстро пронеслась в его голове. Возможно, где-нибудь есть другое отверстие. Возможно, Фантом ожил, возможно, корабль готовится к взлету.
Возможно, с ним — с Роджерсом — заключили сделку.
Обезвредь-ка бомбу, и мы выпустим тебя.
Он отступил назад. Фонарь лежал на полу. Почему пришельцы закрыли выход? Может, они постоянно наблюдали за нами, предвидели все наши действия?
Он прислонился к стене в том месте, где туннель сворачивал в первую пещеру. Шестнадцать минут.
Через пять или шесть минут любая попытка отыскать выход потеряет смысл. Все равно он не сможет отбежать от горы на расстояние достаточное, чтобы не попасть под град шрапнели. Ему не найти места, где можно укрыться от взрыва мощностью три килотонны.
Роджерс медленно покачал головой, стараясь сосредоточиться. А если остановить часовой механизм — тогда туннель откровется? Зуб за зуб. Откажись от своих намерений, и мы откажемся от своих. Простите, мы просто не поняли друг друга.
Встав на колени рядом с «обезьянкой», Роджерс снова потянулся к переключателю.
Сам видишь, они впервые реагируют на наши действия.
Он задумался, покусывая нижнюю губу. Пальцы то сжимали, то отпускали рычаг.
— Может вы чувствуете опасность? — громко спросил он. — Наверное, мы наконец достучались до вас.
Но от этих слов ему не стало легче.
Роджерс не мог заставить себя щелкнуть переключателем. Ведь ему не удастся снова завести таймер — лейтенант не научил его этому.
Четырнадцать минут.
Первый удар с нашей стороны, и я в ответе за него.
Он сел на пол рядом с «обезьянкой», поднял защитную куртку и набросил ее на колени. В хорошенький переплет я попал!
Кругом стояла абсолютная тишина.
— Если вы слушаете, черт вас подери, ответьте мне! — крикнул он. — Расскажите о себе. — Он хохотнул, и этот звук напугал его больше всего! Он неожиданно понял, как близок к тому, чтобы выключить таймер. Он сможет снова увидеть жену и ребенка, если нажмет на рычаг; тогда они не получат и не прочтут письмо, которое он оставил для них. Роджерс представил себе лицо оплакивающей его Клари. В груди защемило.
Личико Уильяма, невинная мордашка пятилетнего мальчика.
Что он подумает о себе, если обезвредит бомбу?
В этом случае, на его карьере будет поставлен крест. Ведь он, можно сказать, отступил перед врагом и свел на нет все попытки оказать сопротивление. Другие рисковали положением, не исключено — даже жизнью. Роджерсу не хотелось думать, сколько людей приложили руку к организации взрыва и как они сейчас чувствуют себя: потенциальные предатели, преступники, авантюристы. Те, кто бросил вызов самому президенту. Мятежники, бунтовщики.
— Черт возьми, вы так хорошо знаете нас! — крикнул он в темноту. — Вы вертели нами как хотели и думаете, что мы снова у вас на прицеле.
Никакого ответа.
Тишина подземелья. Тишина вечности.
Двенадцать минут.
Сколько еще раз его рука, вняв мольбам тела, потянется к переключателю и сколько раз что-то помешает ей?
Я не трону переключатель. Выходите и обезвреживайте бомбу сами. Может быть, я не стану стрелять. Может, между нами наконец появилось что-то общее?
Роджерс задыхался. Стиснув пальцы, он старался дышать глубоко и спокойно, заставить сердце биться медленнее. Разве человек, совершивший отчаянно мужественный поступок, считается героем только тогда, когда смотрит на опасность свысока? Или достаточно самого поступка? Если через — он посмотрел на часы — одиннадцать минут он будет валяться на полу, рыдающий, стенающий безумец, способный только на то, чтобы удерживать пальцы подальше от переключателя — то будет ли его имя навечно занесено в список героев? Пустят ли его в усыпальницу великих или велят сначала привести себя в порядок? Эй, умойся! От тебя несет страхом, солдат!
Зачем ему пантеон? Он хотел только Клару и Уильяма. Он хотел получить возможность сказать им еще несколько слов в дополнение к тем, что написал в письме. С глазу на глаз.
— О Господи, позволь мне сохранить хладнокровие, — хрипло попросил он.
Молитвенно сложив руки, Роджерс спрятал нос между указательными пальцами и закрыл глаза. Ему было бы, наверно, легче, если бы он взял в собой пистолет.
