— О Господи, позволь мне сохранить хладнокровие, — хрипло попросил он.
Молитвенно сложив руки, Роджерс спрятал нос между указательными пальцами и закрыл глаза. Ему было бы, наверно, легче, если бы он взял в собой пистолет.
— Господи, Господи, Господи Иисусе…
Не позволяй мне выключить эту проклятую штуку. Возлюбленный Боже, отведи мою руку. Вдарь по ним, вдарь по ним, прямо по ним. Я знаю, Господи, ты не любишь ввязываться в чужие споры, но я солдат, Господи, и мне приходится этим заниматься. Позаботься о них, Господи, пожалуйста, обо всех нас и помоги нам сохранить нашу жизнь, наш мир. Пусть я не напрасно сделаю это, пожалуйста, Господи.
Девять минут. Он пополз обратно по горизонтальному туннелю и увидел, что «пробка» на месте. Чтобы убедиться в ее прочности и в том, что она не почудилась, Роджерс изо всех сил прыгнул на плоскую серую поверхность, чуть согнув колени. При этом он несколько раз ударился локтями о стены. Очень прочная затычка. Он потоптался. Ничего. Морщась от боли, которую причиняли ему натертые пятки, он собрался с силами и выбрался из колодца в «переднюю».
Он запретил себе подходить к «обезьянке» ближе чем на шесть футов.
Другой выход?
Вряд ли.
Зуб за зуб.
— Что вы делаете — изучаете нас? Ставите очередной эксперимент? Мол, выключит или не выключит? — Он подошел к самому краю и направил луч фонаря на блестящие грани зала, похожего на собор.
— Не понимаю, что у вас на уме. Зачем вы пришли сюда? Почему не можете просто уйти и оставить меня и мою семью в покое?
Можно поставить точку: эта замечательная сентиментальная фраза достойна того, чтобы завершить ею жизненный путь. Хватит болтовни, поклялся он. Но не сдержал слово. Лучше нарушить незначительное обещание, если это поможет сохранить верность великой клятве.
— Так отчего бы нам не поговорить? Я не собираюсь выключать таймер. И я не выдам ваших тайн. Поговорите со мной, покажитесь во всей своей красе.
Пять минут.
— Я слышал, что вы летели через вселенную — от звезды к звезде. Вы — часть машины, которая пожирает миры. Так пишут в газетах. Люди теряются в догадках. Неужели вам не интересно, что бы мы подумали, что бы я подумал, если бы узнал правду? Поговорите со мной! Дайте мне за что-нибудь уцепиться! Какой-либо повод для размышлений. Я не трону переключатель! Бомба взорвется!
А если нет?
Вдруг ему придется провести здесь несколько недель, медленно умирая от жажды, погибнуть напрасно, если инопланетянам удастся обезвредить бомбу? Не обрекут ли они его на голодную смерть, чтобы наказать за покушение.
Три минуты.
— Я мертвец, — сказал Роджерс и понял, что так тому и быть.
Он обречен. Ему не спастись, не уйти от чувства долга, не отречься от убеждений. Эта мысль успокоила его. Он прошел через «переднюю» и сел, болтая ногами над бездной.
— Ну что ж, где свет? — спросил он. — Покажите ваш маленький красный огонек!
Он даже ничего не почувствует. Ничего не услышит, ничего не увидит.
Одна минута.
Замерзшие согреваются снова
А кролики сами прыгают в пасти волков
Господь не покидает нас в несчастье
Я все еще мыслю
Но мне легко и спокойно
Я знаю как ничтожен и нерешителен
Я
В шести милях от Фантома сенатр Джилмон взял бинокль у лейтенанта и внимательно посмотрел на черную глыбу. Сектанты разбрелись по пустыне, большинство — достаточно далеко от Территории, но некоторые все же прятались поблизости за крупными камнями и пепловыми валунами. Сенатор не знал, сколько фанатиков останется целыми и невредимыми.
— Он не выходит, — сообщил лейтенант, снимая наушники радиотелефона. Наблюдатели не видели, чтобы Роджерс покинул туннель.
— Не пойму, что случилось? — заволновался Джилмон. — Он установил… это?
Лучи красного ослепительно яркого света выстрелили из фальшивого пеплового конуса, и пустыня озарилась маленьким солнцем. Огромные черные куски взвились в воздух и, разрываясь на фоне огненного шара, полетели на землю. Они оставляли в небе дымящиеся следы. Шум — скорее зловещий, чем громкий — наступал стеной. А за ним над кустарников, песком и камнями просвистел ветер, поднимая пыль. Люди с трудом держались на ногах.
Пыль рассеялась мгновенно, и они увидели высокое тонкое облако, похожее на столб, удивительно ядовитого желто-зеленого цвета с вкраплениями алого, розового и красного.
Лейтенант рыдал.
— О, Господи. Он не выбрался. Боже! Какой взрыв!
Сенатор Джилмон, слишком потрясенный, чтобы сказать хоть слово, решил, что плохо понимает происходящее. Но лейтенант понял все, и лицо его блестело от слез.
Осколки камней, стекла и металла падали еще в течение десяти минут. Вся пустыня в радиусе десяти миль от эпицентра взрыва была покрыта ими. Еще дальше разлетелись куски поменьше.
Они сели в машину, переждали град шрапнели, а потом направились в центр дезактивации в Шошоне.
Связь между Подневольными понемному начинала налаживаться. Артур чувствовал, что Сеть с каждым днем работает лучсше. Это и радовало, и печалило: время, отведенное на жизнь рядом с Марти и Франсин, истекало.
Если жена не в состоянии принять то, что произошло, он вынужден продолжать свое дело один.
Артур не знал, как Франсин отнеслась к его откровенному рассказу. Но однажды он случайно подслушал ее разговор с Марти. В то утро он только что закончил тщательный осмотр их большого автомобиля с багажником и вытирал руки бумажным полотенцем на пороге кухни.
— Папа должен будет очень много работать, — услышал он голос жены сквозь приоткрытую дверь. Артур остановился, комкая полотенце в руках.
— Он уедет? — спросил Марти.
Артур не видел их, но догадался, что Франсин стоит возле мойки и смотрит в середину кухни на мальчика.
— Он занимается очень важными делами, — сказала она, так и не ответив на вопрос сына. Очевидно, не знала, что сказать.
— Он больше не работает на президента. Он сам говорил.
— Правильно.
— Я бы хотел, чтобы он остался дома.
— Я тоже.
— Он что, поедет куда-то без нас?
— Я не понимаю твой вопрос, Марти.
— Он уедет, когда Земля начнет взрываться?
Артур закрыл глаза. Полотенце давно превратилось в его руках в тугой бумажный шарик.
— Он не собирается бросать нас. Он просто… работает.
— Зачем работать, когда все скоро кончится?
— Работать надо. Мы не знаем правды. Кроме того, он работает, чтобы… жизнь продолжалась. — Дрогнувший голос жены заставил Артура смахнуть слезу со щеки.
