— Теперь им будет непросто общаться с людьми, — сказала Джейн. — А новый ксенолог еще мальчик. Это Либо, сын Пипо. Сокращение от Либердаде Грасас а Дьос Фигейра де Медичи.
— Либердаде. Свобода?
— Я не знала, что ты знаешь португальский.
— Он похож на испанский. Я Говорил о смерти Сакатекаса и Сан Анжело, помнишь?
— На планете Моктесума. Это было две тысячи лет назад.
— Не для меня.
— Для тебя — восемь лет назад. Пятнадцать миров назад. Разве не удивительна относительность пространства и времени? Благодаря ей ты так молод.
— Я слишком много странствовал, — ответил Эндер. — Вэлентайн замужем и ждет ребенка. Я уже отказался от двух вызовов Глашатая. Почему ты искушаешь меня опять?
Свинка над терминалом злобно рассмеялась.
— Ты думаешь, это было искушение? Смотри! Я могу превращать камни в хлеб! — свинка подобрала зазубренный булыжник, откусила и захрустела. — Хочешь кусочек?
— У тебя извращенное чувство юмора, Джейн.
— Все королевства всех миров, — свинка развела руками, и из ее рук появились звездные системы, планеты быстро вращались, все Сто Миров. — Я могу дать их тебе. Все.
— Не интересно.
— Недвижимость — лучшее вложение капитала. Я знаю, знаю, что ты и так уже богат. На полученные за три тысячи лет проценты ты можешь соорудить свою собственную планету. А как насчет этого: имя Эндера Виггина станет известным на всех Ста Мирах…
— Уже известно.
— …как имя человека, пользующегося всеобщей любовью, почетом.
Изображение свинки исчезло. Вместо него Джейн вывела на терминал древний видеофильм времен детства Эндера, превратила его в голограмму. Толпа шумела, скандировала: «Эндер! Эндер! Эндер!». Затем показался мальчик, стоящий на платформе, машущий рукой. Толпа взорвалась криками восторга.
— Этого не было, — сказал Эндер. — Питер так и не разрешил мне вернуться на Землю.
— Считай это пророчеством. Приди, Эндер. Я могу дать тебе все это. Твое доброе имя будет восстановлено.
— Меня это не волнует, — отозвался Эндер. — У меня теперь много имен. Хотя бы Глашатай Мертвых — это тоже почетно.
Появилось первоначальное изображение свинки. «Приди», — мягко сказала свинка.
— Может быть, они действительно монстры, ты не думала об этом? — спросил Эндер.
— Так подумают другие, Эндер. Но не ты.
«Да, конечно, не я».
— Что тебе до этого, Джейн? Почему ты стараешься убедить меня?
Свинка исчезла. Теперь появилась сама Джейн, или, по крайней мере, лицо, которое она выбрала для общения с Эндером с тех самых пор, когда она впервые показалась ему, — робкая, испуганная девочка, обитающая в обширной памяти межзвездной компьютерной сети. При виде ее лица он вспомнил, как увидел ее впервые. «Я придумала себе лицо, — сказала она. — Тебе нравится?».
Да, оно ему понравилось. Она ему понравилась. Юная, со светлым лицом, честная, прелестная девочка, которая никогда не состарится, с пронзительно застенчивой улыбкой. Ее породил ансибл. Компьютерные сети любой планеты не могли работать быстрее скорости света, а температурный режим ограничивал объем памяти и быстродействие. Ансибл же работал мгновенно, тесно связав компьютеры всех миров. Джейн впервые осознала себя в межзвездном пространстве, ее мысли резвились среди вибрирующих филотических нитей.
Компьютеры Ста Миров были ее руками и ногами, глазами и ушами. Она говорила на всех языках, которые были в памяти компьютеров, и прочла все книги во всех библиотеках всех миров. Она узнала из них, что люди долгое время опасались чего-либо подобного ей; во всех этих историях ее ненавидели и ее появление заканчивалось либо ее убийством, либо уничтожением человечества. Люди выдумали ее еще до ее рождения и, выдумав, убили ее тысячи раз.
Поэтому она не давала им знать о своем существовании. Но в один прекрасный момент она наткнулась на «Королеву и Гегемона», что случалось со всеми, и поняла, что автор книги — тот человек, которому она могла бы открыться. Для нее не составило труда проследить историю книги вплоть до первого издания и найти имя автора. Ведь эта книга была передана по ансиблу с планеты, где двадцатилетний Эндер был губернатором первой человеческой колонии. А кто, кроме него, мог написать там ее? Поэтому она обратилась к нему, и он тепло принял ее. Она показала ему придуманное ею лицо, и ему понравилось. Теперь он носил в ухе серьгу для связи с ней, и они были всегда вместе. У нее не было от него секретов, и у него не было секретов от нее.
— Эндер, — сказала она, — ты мне с самого начала рассказывал о своих поисках планеты, где было бы достаточно воды и солнечного света для жизни Королевы и развития десяти тысяч оплодотворенных яиц, которые ты хранишь в особом коконе.
— Я надеялся, что это будет здесь, — сказал Эндер. — Бесплодная, малонаселенная планета, за исключением экваториальной зоны. Она тоже хочет попробовать.
— Но ты этого не хочешь?
— Я думаю, что баггеры вряд ли переживут здешнюю зиму, во всяком случае без источника энергии, а это насторожило бы правительство. Ничего не выйдет.
— Из этого вообще ничего не выйдет, Эндер. Теперь ты это видишь? Ты пожил на двадцати четырех из Ста Миров, но не нашлось ни одного из них, где был бы безопасный уголок для возрождения баггеров.
Он, безусловно, видел, куда она клонит. Лузитания была единственным исключением. Из-за присутствия на ней свинок вся планета, за исключением крохотной ее части, была закрыта для людей, неприкосновенна. А условия жизни на ней были в высшей степени благоприятны для баггеров, гораздо больше, чем для людей.
— Единственная проблема — это свинки, — сказал Эндер. — Возможно, они будут протестовать против моего решения отдать их мир баггерам. Если интенсивное внедрение человеческой цивилизации может привести к разрушению их культуры, то посуди сама, что с ними будет, если там появятся баггеры.
— Ты ведь сказал, что баггеры усвоили урок. Ты сказал, что они не причинят никому вреда.
— Не причинят умышленно. Мы победили их лишь по счастливой случайности. Джейн, ты знаешь, что…
— Благодаря твоему гению.
— Они продвинулись гораздо дальше, чем мы. Как воспримут это свинки? Они будут так же напуганы баггерами, как и мы в свое время, но они не смогут справиться со страхом.
— Откуда ты знаешь? — спросила Джейн. — Как ты или кто-либо другой могут знать, что по силам свинкам? Сначала пойди к ним, узнай, кто они. Если они варелсы, Эндер, то пусть баггеры обживают их дом, это значило бы для тебя не более, чем перемещение муравьиных куч или стад крупного рогатого скота, чтобы освободить место для городов.
— Они раманы, — ответил Эндер.
— Ты не знаешь этого, Эндер.
— Нет, знаю. Твоя модель… это была не пытка.
— Хм? — Джейн опять вывела на терминал изображение тела Пипо перед наступлением смерти. — Тогда, должно быть, я не понимаю значения слова.
— Возможно, для Пипо это было пыткой, Джейн. Но, если твоя модель была точной — а я уверен в этом — то целью свинок не было причинить боль.
— Из всего, что я знаю о человеческой натуре, Эндер, следует, что даже религиозные ритуалы ставят болевые ощущения во главу угла.
— Происшедшее не было религиозным ритуалом, во всяком случае не совсем. Что-то там было не то, если это было жертвоприношением.
— Что ты знаешь об этом? — Теперь над терминалом было насмешливое лицо профессора, воплощение академического снобизма. — Твое образование было чисто военным, и твой единственный не связанный с этим дар — это нюх на слова. Ты написал бестселлер, породивший гуманистическую религию, — разве этого достаточно, чтобы понять свинок?
Эндер закрыл глаза.
— Возможно, я ошибаюсь.
— Но ты веришь в свою правоту?
По ее голосу он понял, что она вновь вывела изображение своего лица. Он открыл глаза.
— Я могу лишь верить своей интуиции, Джейн, выводам, к которым приходишь не аналитическим путем. Я не знаю, что именно делали свинки, но действие это не было бесцельным. Ничего злобного, ничего жестокого. Они были похожи на докторов, спасающих жизнь пациента, а не на мучителей, стремящихся ее оборвать.
— Я обложила тебя, — прошептала Джейн. — Я обложила тебя со всех сторон. Теперь ты вынужден поехать туда и решить, сможет ли Королева жить там под защитой частичного карантина, установленного на планете. Ты хочешь поехать туда и узнать, способен ли ты понять, кто же они такие — свинки.
— Даже если ты и права, Джейн, я не могу туда поехать, — сказал Эндер. — Въезд туда строго ограничен, к тому же я не католик.
Джейн закатила глаза.
— Стала бы я все это начинать, если бы не знала, как тебя доставить туда?
Появилось еще одно лицо. Молодая девушка, совсем не такая невинная и прекрасная, как Джейн. Лицо ее было жестким и холодным, глаза — блестящими и пронзительными, и рот ее был сжат в гримасе человека, которому пришлось научиться жить с постоянной болью. Она была молода, но выглядела ужасающе усталой.
