– А вы, Джоли, вы любите Анатолия?
– И вы спрашиваете меня об этом? Конечно!
– Простите за очень интимный вопрос, но как сильно?
Джолианна подняла голову и посмотрела ему прямо в лицо.
– Это не простое любопытство. Вы сейчас поймете, почему я спрашиваю. Ну, так как сильно вы любите его?
Джолианна вздохнула, и сказала:
– Так, как любят жизнь. Так, как любят солнечный день, как любят прикосновение в летний вечер морской воды к коже.
До Анатоля у меня была только Анни-Лиза. Когда я узнала, что она больная и умрет, я тоже умерла. Внутри, понимаете? Моя душа умерла, окаменела.
Когда Иванов выбрал меня и предложил вылечить Анни, за это я была готова на все. Анатоль понравился мне, и я ожила после встречи с ним. Но когда он вылечил Анни, когда повез меня в Москву… Вы – мужчина, вам не понять, насколько женщине важна трепетная нежность и бережное к ней отношение. А вы спрашиваете, как сильно я люблю его…
А Анни… Вчера она спросила, можно ли ей будет называть дядю Анатоля папой – она уверена, что мы будем жить единой семьей. Боже мой…
Женщину, наконец, отпустило, она упала головой на колени и зарыдала. В голос, отчаянно, как плакали русские деревенские бабы, потеряв самое главное в жизни – мужчину-кормильца.
Селезнев подошел к двери, остановился, и очень серьезно глядя на нее, негромко сказал:
– В России говорят – «Устами младенца глаголет истина». Уверяю вас – Анни не ошиблась. У вас все будет хорошо.
Мы все хотим этого. Утром вас у подъезда будет ждать Николай.
Селезнев поспал всего несколько часов, но уже в девять утра, гладко выбритый, со свежим лицом он сидел у дверей кабинета Анатолия.
Только после ухода Александра и Марты он вошел в освободившийся кабинет. Анатолий Васильевич сидел за столом и что-то выискивал на экране дисплея ноутбука.
– Здравствуйте и садитесь! – он рукой указал на кресло. – Догадываюсь, что вы с хорошими новостями.
– Это – как посмотреть. Анатолий Васильевич, я нашел крота.
– Значит, именно крот?
– Да. Подготовленный, залегендированный и внедренный для выполнения специального задания. И это – хорошая часть моего сообщения.
Монасюк с любопытством уставился на него.
– Это – ХОРОШАЯ? Тогда какая часть, по-вашему, плохая.
«Резать нужно сразу, подумал Селезнев. По живому резать – зато потом быстрее полегчает»…
– Это – Джолианна Тортеуар.
– Тортеуар?.. – не понял Монасюк, и тут…
Сердце у него в груди вдруг глухо тукнуло и остановилось. В нем онемело все. На несколько секунд он тоже умер, но не душа у него умерла на несколько секунд, умер он весь, потому что душа с этого мгновения умерла у него надолго…
Всхлипнув, он вдохнул воздух, мир вокруг начал оживать, он вновь почувствовал биение сердца, он почувствовал, что ожил его разум, он начал понимать то, что ему тем временем говорил Селезнев.
– Джоли фактически невиновна, Васильич. Нельзя ее ни в чем обвинять, понимаешь? Вообще не виновна, как это странно ни звучит! Ну, бывают такие ситуации в жизни, когда человек вроде бы виноват, а в действительности не виновен. Ни в чем.
– Тогда почему она молчала? Почему мне не сказала? – Монасюк приходил в себя постепенно, но вера Селезнева уже проникла в него, и заразила его, и подкреплялось это тем – что он сам хотел верить в это.
– Давайте, я расскажу все по-порядку, и сразу все станет на свои места.
Осиновский решил, что вы сможете помочь ему убрать руководителей России и заменить их на его людей. Такая вот дурацкая идея!
– Вовсе не дурацкая, – ответил Анатолий Васильевич. – Я бы мог это сделал легко, только никогда и не подумаю делать что-либо подобное!
– Значит, не ошибался Осиновский. Он вас уговорил «поквасить» виски в баре, помните, сразу после вашего приезда в Швейцарию? Завел разговор о женщинах, по-пьяни вы с ним и обменялись мнениями, какие вам женщины больше всего нравятся. Он вам пел об одной, второй, третьей…
А вы – подставились. Вы не сказали, мол, вот та ничего, и эта, потом вон та… Нет, вы назвали одну – голливудскую звезду Орнелу Мутти.
А больше ничего Осиновскому и не было нужно. Тут же, чтобы не засветиться, не в Швейцарии, а в соседней Франции организовали конкурс двойников: «Десять красивейших женщин Голливуда» (списочек, естественно, разработали так, что в него попала и Мутти).
Кстати, двойников у нее нашлось гораздо меньше, чем у других – всего три. Но по внешности, по возрасту, и главное – по особым обстоятельствам подошла им Тортеуар.
У нее была дочь, больная лейкемией. И, конечно, не было денег на операцию.
Осиновский лично встретился с ней. И обговорил условия сотрудничества: она ему – вас, точнее, нужную информацию о вас, а он ей – операцию дочери по пересадке стволовых клеток костного мозга, оплаченную на год квартиру в Женеве, работу в контролируемой им фирме по специальности психолога, и подвод к вам. Для этого они втемную использовали Гимли – мол, подарок, вам такие женщины нравятся, если что – он тебе спасибо скажет…
А теперь – почему она вам не открылась.
Васильич, она тебя по-настоящему полюбила. Не сразу, конечно, потом… А после лечения Анни-Лизы – она раньше дочь любила больше всего на свете, а теперь – вас обоих, и неизвестно, кого сейчас – больше.
Она, конечно, все бы вам рассказала, но когда последний раз позвонила в Лондон и сообщила, что вы можете лечить на расстоянии, и сказала – все, я выполнила наш уговор, Осиновский заявил, что она должна спать с вами и дальше, пока вы не угробите президента. И пусть только попробует отказаться! А если откажется – дочку, мол, можно ведь и похитить, а она уже и не больная, и вполне созревшая, и используют девчонку его парни по назначению…
Ну, как она могла после этого решиться тебе сказать? Ты, конечно, защитить можешь, а если не захочешь? Ты ведь знаешь, наверное – для твоего изучения прежде, чем в Швейцарию выманить, чуть ни исследовательский институт создали, так что характер твой Осиновский знает, и о том, что ты не прощаешь предавших тебя друзей, тоже. И он Джоли про это сказать не забыл!
Да у девчонки в голове слова твои стучат: «Ты только люби меня и не предавай». Ну, что могла баба сделать, по-твоему, при таком внутреннем раздрае?
Монасюк тем временем побелел лицом, махнул рукой Селезневу – мол, помолчи пока, и принялся накручивать диск телефонного аппарата. Судя по числу цифр – звонил куда-то далеко.
Пошел вызов. Монасюк, сжав губы в нитку, ждал.
Трубку взяли.
– Осиновский? Это я, Монасюк. Слушай меня, Пал Абрамыч!
Если с головы Джолианны или ее девочки хоть волос упадет, твои бандиты не успеют их и до места довести, не то что притронуться к ним, как я вырву им яйца!
