неба ко двору начнут собираться женщины, которых Совет признает годными.
Амадины верещали. Леопард облизывался, явно прикидывая, столь ли прочна клетка, каковой кажется.
— Чем я могу служить? — шкурой Ирграм ощутил именно тот момент, когда следовало задать вопрос. И правильный вопрос.
— Женщины… их отцы и братья желают возвышения. Власти, которую рассчитывают обрести через единение крови моей. Цена велика.
Император сжал кулак.
— Я хочу найти тех, кто проклял ту, что держала в руках мое сердце.
Голос прозвучал тихо, но по спине Ирграма поползли ручейки пота.
— Дознание почти завершено. Так мне сказали. Виновные найдены. Признания получены.
— Но вы им не верите?
— Отчего? Верю. Но не верю, что все виновные найдены.
Леопард вновь улегся на пол и принялся вылизываться.
— Кто бы не затеял эту игру, он продолжит её.
Ирграм едва заметно кивнул. Пожалуй, что так.
— Почему я?
— Милентику убили магией. Магия — порождение твоего мира. Не моего.
— Вы ею тоже пользуетесь, — Ирграм вытер шею, которая чесалась от пота. — Извините, но это так. Она есть в ваших людях. Я же вижу. И в вас тоже. Вы ведь знаете, верно?
— Знание необходимо. Что до прочего, то из них слишком давно выдавливали умение обращаться с дарованной силой.
И вновь Ирграм вынужден был согласиться. Проклятья — еще тот раздел, капризная магия, опасная, с которой не каждый рискнет связаться.
— Меж тем я знаю, что многие из тех, кто на словах проклинает магов, давно уже обращаются к ним.
Теперь в голосе прозвучало раздражение.
— При том от меня требуют соблюдения традиций.
Ирграм опустил взгляд.
— Если я спрошу имена, ты не назовешь?
— К сожалению, нет. Я прошу простить меня, — шея заныла, и сердце закололо, словно предупреждая, что не стоит отказывать людям, подобным Императору. — Однако Закон един для всех.
— Закон — это хорошо.
— И если контракт заключен, то я могу лишь выяснить имена исполнителей, не более того.
— Выясни, — дозволил Император. — И нет, я не потребую большего. Не от тебя.
Но и не забудет. Он не умеет забывать, как и прощать, и потому сердце закололо куда сильнее прочего.
— Нельзя винить клинок в том, чья рука его использует, ибо равно он может служить и воину, и жрецу, и подлому убийце.
Почему-то в этакую благостность не поверилось.
— Но если ты выяснишь, кто сотворил этот клинок, я буду благодарен.
А благодарность Императора — это много. Куда больше, чем способен вынести обыкновенный человек. Ирграм сглотнул.
— Однако на самом деле мне надобно иное, — Император вернулся к ложу, на котором устроилась мелкая псинка, явно не испытывавшая к высокой особе благоговения. Ибо стоило Императору опуститься подле, и псинка зарычала. Рыком же отозвался леопард, а Император усмехнулся. — Они подобны моим людям. Знают, кто их кормит, а все одно готовы укусить. И они не удержатся. Тот, кто использовал проклятье единожды, использует его вновь. Смотри, маг. Слушай. О том, что творится в вашем проклятом городе. И о том, что происходит здесь. И когда услышишь нужное, ты назовешь мне имя.
Император ухватил псинку за шею, поднял, заглянул в круглые навыкате глаза.
— А в ответ я назову тебя другом.
Шея хрустнула, и тело псинки упало на пол.
Глава 10
Миха стоял перед зеркалом.
Перед настоящим, мать его, зеркалом. Оно было велико, хотя и не сказать, чтобы вовсе огромно. Но главное там, в темном стекле, слегка поседевшем от времени, отражался не он.
Не Миха.
— Тебе случалось видеть свое отражение прежде? — поинтересовался маг, наблюдавший за Михой с немалым интересом.
— Да.
И оно было иным.
Каким?
Проклятье! Миха не помнил. Он силился. Он морщил лоб. Он готов был голову разбить об эту треклятую зеркальную гладь. Но ничего не получалось. Разве что больно стало, будто в голову иглу вонзили. И ухо дернулось.
У того, в зеркале, уши были неправильными.
Миха покосился на мага. Нет. У него уши нормальные. Округлые. И чутка оттопыренные. Никакой тебе вытянутой ушной раковины, да еще с шерстью по краю. Миха потрогал свое.
— Ты понимаешь, что это ты?
— Да, — язык теперь давался много проще, но говорить все равно было неудобно. В горле точно ком застрял, который всякий раз удавалось выталкивать.
— Это хорошо. Некоторые примитивные особи, большей частью дикари, который порой привозят из-за края мира, не способны сопоставить отражение с собой.
И у животных так же.
Только высшие приматы способны пройти зеркальный тест. И еще слоновьи, кое-кто из дельфинов. Откуда Миха это знает?
Боль заставила стиснуть зубы. И отражение оскалилось. Зубы у Михи тоже неправильные. Белые. Ровные. Со слишком длинными клыками, которых так-то не видно.
А в остальном — почти человек.
Смуглая кожа. Темные глаза. Волосы, что отрастали клочьями, тоже темные, почти черные. На виске то ли клеймо, то ли чешуя. Миха повернулся боком. Клеймо все-таки?
— Это родовая татуировка. Наставник думал свести, но оказалось, что она напрямую соединена с энергетической структурой тонкого поля. Он сказал, что едва не потерял тебя в тот день.
Потерял.
Это Миха знал точно.
Он трогал лицо, убеждаясь, что оно принадлежит тому, в зеркале. Но вот тот, он Михой не был. Слишком не такой. Высокий. Сухопарый. И жилистый. А Миха, он всегда поесть любил, благо, в общаге всегда было, к кому в гости наведаться.
И волосы у него светлые.
Точно!
— Что ж, если ты удовлетворен увиденным, — треклятый маг снова сбил всякий настрой. — То, полагаю, стоит вернуться к делам насущным.
Миха покачал головой.
— Вряд ли тебе интересно, но мастер сказал, что спиной к тебе поворачиваться уже опасно. И что обучаешься ты просто-таки с невероятной скоростью.
Зверь внутри
