— Да я ж не знал… Я как лучше хотел.
— Хотели, как лучше, а получилось, как всегда…
Может, мне эту фразу в народ пустить раньше Черномырдина? Хотя, сейчас она неактуальна. Я похлопал парня по плечу:
— Вот что, Тоха… Ты больше по темноте не шастай. Держись всегда в людных местах.
— Боюсь, что это не поможет, — в глазах парня промелькнул страх. — Они меня и в подъезде подкараулить могут. Это шушера была, а теперь Гоша может посерьезнее людей отправить. Сто рублей для него, конечно, не деньги. Но это дело принципа. Если каждый так с ним поступать будет, то хана его репутации и заработку. Что мне делать, Андрюх? А?..
— Слушай. Давай, я у Маши займу, это у меня на работе продавец в винно-водочном.
— Думаешь, у простого продавца есть столько денег в запасе? — поморщился Антон.
— Зарплата у нее небольшая, — кивнул я, — но она приработок имеет. Немножко пьяненьких мужичков обсчитывает. Сильно не наглеет, но с одного десять копеек, с другого двадцать. За день пятерка плюсом набегает. Она на холодильник копит. Он рублей триста-четыреста стоит. Должны быть у нее деньги.
— Спасибо, Андрюха, — Быков повеселел. — И это… Извини за прошлое.
— Да ладно, забыли, — мы пожали друг другу руки.
Глава 12
На проходной Новоульяновской фабрики музыкальных инструментов пахло лаком и свежей древесиной. Я остановился возле вертушки.
— Вы к кому? — из стеклянного “скворечника” высунулся престарелый вахтер.
Судя по седине и морщинам работает он здесь со времен сотворения мира и каждую собаку в лицо знает. Поэтому чужака сразу вычислил. Тем более, фабрика всего-то на три-четыре сотни рабочих мест. За годы служения привратником можно всех выучить.
Находилась эта небольшая фабрика почти в центре города. Раньше с расположением подобных учреждений не заморачивались. Часто они обрастали жилыми кварталами и превращались в города. Как Пермь или Барнаул, например.
— Добрый день, — я вытащил паспорт, дабы ключник внес мои данные в журнал посетителей. — На работу пришел устраиваться.
Но вахтер отмахнулся и даже в книжицу не заглянул (эпоха террористов здесь еще не настала):
— Отдел кадров — второй этаж налево. На двери увидишь табличку: Зверева Раиса Робертовна. Это наша главная кадровичка, тебе к ней.
— Спасибо, отец, — я засунул паспорт в карман и крутнул вертушку.
Какое интересное имя. Рычащее. И в имени, и в отчестве, и в фамилии буква “р”. Я шагал по направлению к длинному двухэтажному бетонному зданию серо-грустного цвета. Единственным его украшением был огромный красный транспарант над входом, который гласил: “Борись за честь фабричной марки”.
В руках я нес журнал “Работница” (его выписывала мать) с вложенными в него нехитрым набором документов: школьный аттестат, характеристика со школы и медицинская справка.
Характеристика меня особенно радовала. Марь Андревна написала от души. Всю правду. Особенно мне нравилась фраза: “По характеру спокойный, уравновешенный, избегает конфликтных ситуаций. Проявляет скромность и сдержанность. Со сверстниками немного замкнут. Со старшими вежлив и тактичен”.
С такой характеристикой мне везде зеленый свет. Вот только в космонавты не возьмут. Судя по бумажке — стержня во мне нет. Даже самого тонюсенького. Эх, Петров… Как же ты жил?
Административные помещения фабрики располагались прямо в том же здании, что и цеха, только этажом выше. Я вошел внутрь и очутился в просторном полутемном коридоре. По его ответвлениям шнырял рабочий люд в производственных халатах темно-синего цвета. Слышалось жужжание механизмов и стук молоточков. В воздухе висел резкий запах скипидара и краски.
Фабрику эту мне соседка тетя Клава посоветовала. Сюда без разряда легко устроиться учеником мастера. Платят здесь поменьше, чем на более серьезных производствах, поэтому очереди за вакансиями сюда не выстраивались. Ну, и нагрузка здесь не такая, как в плавильном цехе или другой хлебопекарне.
Бетонная лестница с перилами, выкрашенными в цвет пола, привела меня на второй этаж. Серые стены здесь уже были намного чище и почти без закопченных разводов и пятен.
Я нашел нужную дверь с табличкой “Начальник отдела кадров” и постучал. Никто не ответил. Я потянул за ручку и вошел внутрь. За огромным письменным столом из советской полировки сидела дама неопределенного возраста. На вскидку лет сорок пять примерно. Но ее фабричный внешний вид не позволял достоверно определить возраст.
Типичная производственная мышь. Обсосыш-хвостик вместо прически, непонятного фасона блузка из ткани, больше похожей на мешковину. Но черты лица чуть заострены и веет от них совсем не мышкиным характером. Фигура подтянутая и без лишних отложений. Ее бы приодеть да макияж с прической навести, вполне была бы ничего. А так, будто в запоздалом декрете сидит.
Дама усердно водила перьевой ручкой по желтому листу производственного бланка. А она еще и консерватор. Перьевыми ручками уже пользовались мало. Они остались только в некоторых школах. Многие учителя считали, что шариковой ручкой невозможно выработать красивый почерк. Вот и заставляли детей до сих пор писать чернилами.
— Здравствуйте, — сказал я погромче, хотя и так знал, что мое присутствие не осталось незамеченным.
Но товарищ Зверева продолжала делать вид, что я воздух, и что она очень занята.
Наконец женщина соизволила оторвать хмурый взгляд от бумаг и перевести его на меня:
— Вам что?
— Раиса Робертовна, — как можно вежливее проговорил я (с кадрами лучше дружить). — Я пришел узнать о вакансиях. Говорят, к вам можно устроиться на работу. Я в этом году закончил десять классов. Готов трудится на благо Родины.
Мой дружелюбный тон, и то, что я назвал ее по имени, не произвели на кадровичку никакого впечатления. Она смерила меня надменным взглядом, словно выбирала раба на невольничьем рынке, и небрежно бросила:
— Давай документы.
Я развернул “Работницу” и вывалил на стол свои бумажки. Зверева взяла книжицу с серой ледериновой обложкой и надписью: “Аттестат о среднем образовании”, развернула и, постукивая “хищным когтем” по глянцу столешни, стала внимательно его изучать. Ногти — это единственное, что было в ее марафете на пять балов. Красные, наточенные, как зубы василиска.
А еще я разглядел на ее талии красный поясок. По цвету он никак не сочетался с блузкой. Я задумался… Где же я видел этот поясок раньше? Хм-м… Да где угодно. Мало ли красных ленточек в Советском союзе. Красный — пока один из модных цветов.
Зверева водила взглядом по строкам аттестата. Что она там хочет такого найти? Ищет, за что зацепиться? Оценки у меня вполне стандартные. Полный комплект: от “международной” до пятерки. Не отличник, но и не Форрест или другой какой-нибудь Гамп. Твердый советский середняк — основа рабочего класса.
Характеристику кадровичка пробежала мельком. Видно, что текст ее не зацепил. Понимаю. Нечему там цеплять. Ни рыба, ни мясо.
В дверь тихо постучали.
— Войдите! — недовольно крикнула Зверева, оторвавшись от изучения моей медицинской справки.
— Раиса Робертовна, — дверь несмело скрипнула. — В образовавшуюся щель протиснулся худой мужичок в нелепых очках с лицом сотрудника НИИ.
Не смотря на жару, пуговица на его рубашке была застегнута под самое горло. Мышиного цвета брюки подрезаны чуть короче стандартной длины и открывали при каждом его шаге серые в белую полоску носки.
— Что тебе, Трошкин? — женщина уставилась на него немигающим взглядом кобры.
Очкарик засеменил к столу начальницы и протянул ей ворох бумаг:
— Подпишите, пожалуйста.
Зверева поморщилась, полистала документы. И стала проставлять свои визы четкими и отточенными росчерками.
Через минуту, словно вспомнив обо мне, подняла на меня наморщенный лоб:
— Что стоишь? Приходи завтра. Сегодня мне некогда. Отчет.
Я на секунду задумался. То ли действительно мне нужна эта работа, то ли душевно ей изложить все, что думаю о бюрократии кадровых клерков? Зарплаты грузчика мне хватало лишь на еду. И то, только для себя. Значит, сейчас мне нужно притвориться хорошим мальчиком. И налаживать контакт с серпентарием.
