– И тем не менее. – Верещагин вышел, чтобы отправить вестового за старшим врачом броненосца.
– Как себя чувствуете, ваше превосходительство? – неоригинально осведомился Волкович, прибыв минуты через три.
– Благодарю, Андрей Николаевич. Отлично.
– Позвольте все-таки удостовериться? Хорошо, что вы не успели одеться, – улыбнулся в усы медик.
Он пощупал пульс, прослушал грудь и спину через стетоскоп и удовлетворенно кивнул.
– Как аппетит?
– Не откажусь пообедать. Но только после разговора с адмиралом Моласом.
– Не вижу препятствий тому, чтобы объединить эти два процесса. Я сам передам ваше приглашение его превосходительству, не возражаете?
– Нисколько. Василий Васильевич, – обернулся Степан к Верещагину. – Не желаете к нам присоединиться? Вы, как я понимаю, тоже еще не обедали.
– Благодарю. С удовольствием.
– Тогда, Андрей Николаевич, если вы столь любезно предложили свои услуги в этом деле, я вас попрошу распорядиться, чтобы подали на три персоны.
– А за вами должок, Степеан Осипович, – улыбнулся художник, когда корабельный врач вышел.
– Простите? – удивленно поднял брови Макаров.
– Вы отказались взять меня с собой в последнюю операцию, а я ведь там мог увидеть столько…
– Василий Васильевич, побойтесь бога! Операция была крайне опасной. Я не мог себе позволить рисковать жизнью одного из лучших живописцев России. Случись что с вами – меня не простили бы ни современники, ни потомки.
– Осмелюсь напомнить, что я все-таки бывший офицер.
«Русский офицер «бывшим» не бывает…» – некстати метнулась в мозгу Степана фраза из известного фильма своего времени.
– Хорошо, чего вы хотите?
– Во-первых, пообещайте, что возьмете меня с собой в следующий раз, а во-вторых, попрошу просмотреть мои последние наброски и высказать свое мнение, – лукаво посмотрел на Макарова художник.
– Как раз второе ваше пожелание исполню с огромным удовольствием. С вашего позволения, с него и начнем. Как я понимаю, вы именно тем и занимались у «моего изголовья», пока я спал вопреки собственному приказу, что писали свои новые картины.
– Пока – рисовал. Наброски. Писать буду потом. Некоторые. И учту ваше мнение при выборе. – Верещагин протянул альбом: – Прошу оценить.
«Новик» возвращается из боя, вслед ему бьют из пушек вражеские крейсера… Порт-Артурская эскадра на рейде… Подрыв «Хатсусе»… Ого! Даже на точках, обозначающих головы и лица японских моряков, прыгающих за борт, читается ужас, который они в тот момент испытывали…
– Великолепно, Василий Васильевич! Честное слово, не понимаю, зачем вам самому идти вместе с нами в бой?
– Да потому, что меня в первую очередь интересуют не ваши разлюбезные корабли, Степан Осипович, а люди. Матросы и офицеры возле пушек, на мостике, в кочегарках, в лазарете, в конце концов. Неужели непонятно? Я хочу видеть выражения их лиц во время боя, ситуации, которые самому не придумать…
– Хорошо, – без всякого воодушевления в голосе произнес Степан, – в следующий выход обещаю взять вас с собой.
– Разрешите, Степан Осипович? – Постучавшись, в салон зашел Молас.
– Милости прошу. Сейчас должны подать обед, Михаил Павлович, не откажетесь составить нам компанию?
– С удовольствием, благодарю.
– Командиры кораблей и начальники отрядов уже представили рапорты?
– Точно так. О повреждениях и потерях подробно, я думаю, стоит поговорить позже, но предварительно – ничего особо серьезного, за исключением минной пробоины на «Палладе», разумеется.
– А результаты операции?
– Здесь все более или менее ясно: уничтожены или выбросились на берег семь транспортов, причем все выбросившиеся подожжены артиллерийским огнем либо минами, потоплен крейсер «Акицусима», крейсер «Итсукусима» избит артиллерией и добит миной, крейсер «Хасидате» после полученных повреждений выбросился на берег и вряд ли будет способен принять участие в войне. Старый броненосец «Чин-Иен» поражен миной и тонул, когда отряды Вирена и Матусевича отходили на соединение с нами, кроме того, потоплено у противника два миноносца первого класса точно, а возможно, и три, три миноносца второго класса точно, а возможно, и четыре. Это про потери в кораблях…
– А об остальном после обеда. Думаю, что в дверь стучится именно он, – улыбнулся Макаров.
Действительно – вестовой внес поднос с закусками и графином. Адмиралы и художник устроились за столом. Закусок принесли немного, но для аперитива вполне достаточно: астраханская селедочка с луком, яйца-кокот, маринованные рыжики, которые прислала Макарову сама Мария Фоминична Белая, жена командующего артиллерией Порт-Артура, и то, что вся эскадра давно уже называла «макаровский разносол»…
Когда стала созревать редиска на квантунских огородах, Степан попросил своего повара приготовить нехитрый салат, который очень и очень уважал под водочку, как в конце двадцатого, так и в начале двадцать первого века. А всего делов-то: порезать тонкими кружочками редис и соленые огурцы, смешать, и в морозилку. Но только до состояния, чтобы слегка ледком прихватило, не заледенело… Ух и закуска!
И когда она была как-то раз подана на общий стол, то сидевшие за ним адмиралы и офицеры, во-первых, мгновенно оценили ее прелесть и простоту, а во-вторых, немедленно разнесли нехитрую рецептуру по всей эскадре.
Так что и в кают-компаниях, и у себя на квартирах офицеры уже давно и регулярно предпочитали закусывать сорокаградусную именно салатом «от дедушки», от «бороды».
– Ну что, господа, – поднял рюмку Макаров, – за успех нашей сегодняшней авантюры!
Чокнулись. Выпили. Захрустели закусками. Вернее, одной – именно «макаровской», – ее вкус под водочку успели оценить и раньше, к тому же понимали, что ледок внутри кусочков редиски и огурцов не вечен, а именно он придавал шарм смеси двух совсем не «парадных» овощей…
– Степан Осипович, – дожевав закуску, спросил Верещагин, – а почему вы назвали сегодняшнюю операцию авантюрой?
– Да потому, Василий Васильевич, что таковой она и являлась. Мы сунулись в мышеловку, из которой могли и не вернуться. Предлагаю выпить именно за наше счастливое возвращение!
Налили. Чокнулись. Выпили. Закусили. На этот раз дружно взялись за яйца-кокот (интеллигентный человек оперирует закусками горячими…), но с селедочкой…
– Так что у нас с повреждениями, Михаил Павлович?
– «Паллада», как я и говорил, – спешно прожевав закуску, Молас был всецело к услугам командующего, – подорвана с носа, и ремонт займет не меньше двух недель после постановки в док. Но до дока нужно еще дойти из Дальнего. На «Пересвете» одно десятидюймовое орудие прямым попаданием загнуло вверх так, что оно торчит как рог носорога. Исправить его или заменить пушку у нас возможностей нет.
– Понятно. «Аскольд»?
– Разворочена третья труба, несколько пробоин. В целом ничего серьезного. «Баян» и «Новик» тоже без существенных повреждений. Как и на всех броненосцах, исключая «Петропавловск» и «Пересвет» – этим досталось посильнее. Но считаю, что через неделю-две все корабли, кроме «Паллады», будут в строю.
– Общие потери?
– Среди экипажей?
– Именно.
– Семьдесят девять человек погибли, из них четыре офицера. Сто восемьдесят шесть раненых. Вероятно, что некоторые из них не выживут.
– Упокой, господи, души рабов твоих, души воинов, павших за Отечество, – перекрестился Макаров.
– Какие у нас планы дальше, Степан Осипович? – осведомился Молас.
– Да никаких пока. Защищать Цинджоу силами канонерок и миноносцев. А вот когда к нам присоединятся «Цесаревич» с «Ретвизаном», тогда и начнем трепать нервы нашим японским друзьям… – Какие повреждения наблюдались у противника?
– На броненосцах вы и сами видели, Степан Осипович – пожары на всех четырех, что и как – непонятно, а вот «Асаме» досталось знатно – с «Пересвета» и крейсеров докладывают, что у нее чуть не треть борта вырвало попаданием в шестидюймовый каземат. «Собачка» под адмиральским флагом, вероятно «Читосе», тоже здорово получила и в преследовании не участвовала.
– Тоже приятно, – кивнул Макаров.
– Господа, – прервал адмиралов Верещагин, – мне, честно говоря, не терпится отведать рыжиков от Марии Фоминичны.
– И то правда, – согласился Степан и потянулся к графину.
В этот момент как раз принесли щи из кислой капусты. Пахло от супницы умопомрачительно.
На второе подали фрикасе из курицы, а потом последовал кофе с яблочной слоенкой.
Степан настолько осоловел от обильного обеда, что сегодня ограничился осмотром повреждений только «Петропавловска». Но зато доскональным. Практически каждую снарядную пробоину лично осмотрел, выяснил характер повреждений, расспросил матросов и офицеров…
На следующий день занимался тем же самым, но уже на других поврежденных кораблях. С перерывом на благодарственный молебен, для участия в котором пришлось съезжать на берег.
