подальше от столицы, в то же время в Вал Руайо магов определили в шпиль, превзойти который по высоте смог лишь Великий Собор.
— У вас объяснение, почему так произошло?
— Борьба за власть времён создания Кругов.
— Попытка оскорбить правящую династию Драккон?
— Именно, — кивнул Безумец, довольный быть понятым на полуслове. — И судя по тому, что её не пресекли, попытка оказалась непонятой.
Вот теперь и Лелиана разделила его веселье. Конечно, о таких мотивах в книгах не напишут, да и у них есть только догадки, однако и такие предположения о том, как в древности развлекалась аристократия, ведущая борьбу за власть, её позабавили.
Улочки Бель Марша были столь пёстрыми, многогранными и людными, что даже они не выбивались из толпы внешним видом, и лично маг — своим стремлением заглянуть чуть ли не в каждую кондитерскую лавку в поисках невиданных им ранее разновидностей десерта. В итоге их прогулка заняла несколько часов, но даже так они изучили лишь меньшую часть торгового района. Но изучать его и дальше было бессмысленно и скучно, поэтому они Бель Марш покинули, уйдя в район не менее богатый, зато более тихий и малолюдный. И как Лелиана обещала, на изучении одной только архитектуры они не остановились: прошлись по ей известным галереям в качестве мест сосредоточия орлесианского искусства как настоящего, так и прошлого. Там впервые сновидец проявил уже некоторую осведомлённость об истории Орлея и её исторических личностях, узнавал имена на портретах в ряде случаев. Заодно показал терпимость к особенностям чужой культуры, не смеялся при виде на портрете очередного мужчины в гофрированном воротнике, столь огромном, что он требовал проволочный поддерживающий каркас, или дамы с причёской в несколько раз большей, чем её голова. Хотя о принятии чужой ему культуры речи не шло.
— Вы считаете, что Ферелден изображает Андрасте более достоверно? — спросила Лелиана, заметив, как скептически глянул хромой маг на очередную статую кроткой женщины с солнечным ликом, мимо которой они прошли.
Спор об истинности образа Пророчицы столь же древний, как и всё андрастианство. Где-то, как, например, в Ферелдене, её изображают воинственной женщиной, в доспехах и с мечом, которая рука об руку сражалась со своим мужем во время восстания, а в некоторых картинах — и вовсе в одиночку неслась в ряды мерзких тевинтерцев. Орлей не столь однозначен в этом вопросе, однако всё же чаще изображает её матерью в белом платье, дабы подчеркнуть её чистоту, невинность и, разумеется, необъятную доброту.
— Если я начну сторониться какого-то варианта, это будет лишь попытка увидеть то, что хочу видеть именно я, то есть равнозначно, по определению, слепой вере любого послушника. Но к таковым я себя не отношу, значит, я могу опираться только на факты. А их нет: в Песне Света почти ничего не говорится о личности самой Андрасте. Что, собственно, и привело к формированию диаметрально противоположных мнений об её образе. Поэтому я бы предпочёл сохранять в этом вопросе непредвзятость и нейтралитет, — отрицательно ответил Безумец.
— В том числе сейчас эти образы слишком карикатурны, — вдруг отметила Лелиана. — Если бы она была столь же бесхитростна, безынициативна и проста, какой её рисует Орлей, она бы не смогла повести за собой столько людей. Для организации такого слаженного восстания, в котором даже магистры Минратоса видели угрозу, недостаточно лишь петь о своих видениях.
Тому, что сестра Соловей поддержала его обычно одиночные рассуждения, Безумец оказался приятно удивлён и восхищён.
— В том числе, согласно одним из самых достоверных легенд, дошедших до сегодняшних дней, Андрасте была столь слабой женщиной, что долгое время современниками считалась неспособной к деторождению, поэтому стремление Ферелдена надевать на неё тяжёлые латы и изображать равно — или даже превосходящей — по военному мастерству своему мужу-полководцу невозможно воспринимать всерьёз, — одобрительно кивнул тевинтерец, подхватив её замечание.
Для Лелианы, впервые позволившей себе вслух произнести критическую оценку Песни, которой она когда-то верила безоговорочно, это одобрение стало непрошенным, но таким необходимым жестом, который придал воодушевлённости.
— Тогда в чём же причина ваших косых взглядов на статуи, магистр Фауст?
— В их неоригинальности. Для Орлея, который, кажется, не знает границ в помпезности и яркости, скульптурное искусство, к моему удивлению, излишне скудно и однообразно. В религиозных мотивах просматривается лишь две темы: показать величие и священность Андрасте и греховность и самобичевание Маферата, не беря во внимание его вклад в спасение её писаний, о котором в том числе упоминается в Песне.
— В Тевинтере статуи были разнообразнее?
— Несомненно. Хотя бы за счёт того, что богов было семь, а не один безликий — раздолье для фантазии скульпторов.
— Но они все были просто драконами, отличающиеся друг от друга только по цвету и форме рогов.
В тот же момент Безумец со скепсисом посмотрел на собеседницу, будто она произнесла самую несуразную вещь в мире. Лелиана продолжать его переубеждать не стала, а лишь рассмеялась: её позабавила очередная демонстрация разницы культур. Магистр как человек своего времени воспринимал каждого из Древних Богов полноценной личностью: со своими объектом покровительства, храмом, жрецом, паствой и неповторимым образом, — поэтому и не понимал, почему она называет их «просто драконами». Так и она не поймёт, почему статуи хоть и с одной центральной личностью, но изображающие совсем разные моменты жизни Пророчицы, в которые скульпторы вкладывают каждый свой смысл, кажутся ему неоригинальными.
— И всё же даже с таким непринятием традиций вы, лорд Фауст, продолжаете терпимо говорить о Церкви. Почему? — вновь не устояла Соловей и свернула на разговор о взглядах сновидца на ведущую в данный момент в Тедасе религию.
— Вас так волнует мнение какого-то чужого мага, леди Лелиана? — спросил Безумец, поскольку похожий разговор между ними уже был в Башне Круга. — Тем более восхваляемое вами рациональное принятие не было во мне изначально: когда-то я придерживался более импульсивных взглядов, уйдя в ожидаемое тотальное отрицание.
— Именно поэтому я хочу услышать: что заставило вас сменить своё мнение? Ведь любой скажет, что вы должны желать её искоренить или утверждать, что это должна сделать Инквизиция.
— Искоренение ведущей религии не приведёт ни к чему хорошему. История это показала как минимум дважды: падением самых могущественных империй своих эпох. На Церковь же возложена ещё более трудная задача: не просто вести народ одной страны, а объединять несколько стран, разных по культуре, традициям и мировоззрению населения. Я не буду петь дифирамбы этой лицемерной и противоречащей собственным же писаниям религии, однако смею признать, что в час нужды свою задачу Церковь выполнила безукоризненно: объединила столь разношёрстный народ Тедаса под единой идеей. Именно её Священный
