были намёком на то, что она прекрасно знает главный секрет магистра: о его древнем происхождении. Безумец этот намёк уловил, и ему не понравилось, что чужак копается в его голове, но не возмущался, потому что прекрасно осознавал возможность таких последствий от поглощения Источника. Но помимо явных намёков магистр сделал и свои умозаключения. Например, маг оценил манеру речи женщины — уж больно она ему напоминала речь Часовых, что может косвенно говорить о весьма солидном возрасте ведьмы. А ещё ему сразу бросилось в глаза её нежелание называть себя Митал, значит, данная сущность всё ещё является одержимой магессой, а не полностью захватившим контроль над телом духом.
— Что до меня — у меня много имён. Ты же можешь звать меня Флемет, — вновь словно расслышав мысли маг, произнесла ведьма.
— Ведьма Диких земель. Часто упоминаемое лицо в ферелденском фольклоре. Дикарка-магесса, которая за измену и бегство была обманом пленена мужем. Из мести пошла на добровольную одержимость духом, вследствие чего обезумела и стала источником легенд разной степени кровожадности и коварства.
Флемет все своим видом показывала превосходство в их беседе, ведь она ничего не спрашивала о самом магистре, не менее чужеродной личности для нового мира, значит, Источник, который слился с магом, уже ответил ей на все вопросы. Безумцу это было неприятно осознавать, но он продолжал гнуть их разговор и в свою сторону. И сам про духа догадался, и легенды про Флемет знал ещё со времён первого своего путешествия в Ферелден, что не давало ведьме полностью владеть беседой. Заодно и о почтении речи не шло. История происхождения Флемет неоднозначна: с одной стороны, измена мужу, а с другой стороны, по их дикарским нравам едва ли согласие женщины вообще спрашивали, просто пришли и взяли как вещь, поэтому неудивителен её побег с человеком, которого она, в отличие от мужа, искренне любила, но Безумец озвучил наиболее нелояльную к ней версию.
— Вот так в один прекрасный день кто-то берёт и излагает все ужасы твоей жизни в двух словах, — пусть ярости он не увидит, потому что древние раны парой едких слов вскрыть невозможно, но когда ведьма это говорила, былой задор в её глазах пропал, что для мага было маленькой, но победой. — Но всё верно. Я была той самой женщиной. Так началась моя история.
Безумец вновь приметил интересный нюанс. Ведь история Митал началась тысячелетия назад, но Флемет говорит лишь за себя. Значит ли это, что от того духа даже личности почти не осталось?
Если бы на кону этих переговоров не стояла жизнь мира или его, а перед ним не находилась очередная очень могущественная архаика, мужчина бы с ещё более научной стороны подошёл к изучению невиданного им ранее случая одержимости. Чтобы пережить свой короткий человеческий век, сновидцу пришлось проспать в Тени и чудом там не сгинуть, а одержимость столь могущественным существом уподобила Флемет бессмертным эльфам.
— С тех пор я долгие века ношу в себе Митал и ищу той справедливости, в коей было отказано ей, — вновь точно предрекая вопрос магистра о целях их совместного существования, произнесла женщина.
— Справедливости?
— Её предали, как предали меня, как предали весь мир.
Когда дух заговорил о справедливости, лицо мага невольно скривилось.
— В таком случае, почему ты не явила себя миру?
— И кому же я явлю себя?
— Эльфам — своему бывшему Народу.
— Я… лишь тень тающая на солнце — а им такая истина не нужна. Ещё до прихода Митал я знала, что на сердце у окружающих. Потому-то она и пришла ко мне.
Эти слова, полные цинизма и эгоизма, окончательно Безумца и рассмешили, и заставили потерять интерес к собеседнику. Семь тысяч лет (если допустить, что эванурисы возникли синхронно с основанием Арлатана) кучка остроухих терроризировала собственный же народ, искоренила их волю и самостоятельность. Митал была среди них, тысячелетия поддакивала своему муженьку и не гналась за освобождением своего народа. И магистр не желал слышать, что она в одиночку была бессильна против террора Эльгарнана, хотела бы — смогла. Вон Фен’Харел захотел, снёс былые устои мира, снёс свою Империю, но сделал: спас мира от стагнации под прихотью кучки паразитов. Так что всё возможно.
Тысячелетия простые эльфы были безвольны, не могли жить без чужих указаний, никогда не знали свободы. Неудивительно, что, когда их бросили, они не смогли распорядиться неожиданно свалившейся свободой, уничтожили сначала в гражданской войне свою страну, добровольно ушли в рабство к Тевинтеру, потом спустя века и революционного пинка от Андрасте смогли создать Долы, но быстро из-за неумелой политики разрушили и его и вновь добровольно обрекли себя на рабство в эльфинажах. Когда Безумец узнал о Долах, то повторение истории его совсем не удивило, потому что эльфы не умеют жить по-другому, некому их учить воле, которая есть у людей и которая не позволила им в схожей ситуации (после ухода Древних богов) также позорно проиграть. Это было закономерно, потому что сгинули все эванурисы — единственные свободные элвен.
Но новый мир говорит, что сгинули не все.
Пусть сейчас Митал — это, действительно, только тень былого, но она, как прекрасно видно, даже в облике духа сохранила свои память и могущество. Именно она могла обратиться к своему брошенному народу, через трудности и неверие наставить их на истинный путь самостоятельности и свободы. По мнению Безумца, это было бы лучшими искуплением вины и местью её убийцам: помочь тем, кого они даже за вещи-то не считали, потому что вещи хотя бы берегут, а рабов уничтожают пачками, стать вновь Народом, но уже настоящим.
Но вместо этого богиня обозлилась на тех, с кем терроризировала мир, и на своих бывших рабов. Оказывается, это они виноваты, что так плохо сохранили эльфийское наследие, изуродовали историю, а не она, бессмертная богиня, которая просто равнодушно наблюдала за деградацией их культуры!
Просто смешно.
Да то, что такие безвольные рабы, брошенные собственными хозяева, хоть что-то смогли сохранить, это уже чудо!
Митал не помогла Народу, когда не осталось ни мужа, ни иных соперников, значит, не хотела. Значит, у неё никогда не было желания. И семь тысяч лет её устраивало то, что творится с миром и её Народом, и вспомнила она о правосудии лишь тогда, когда предали уже её.
Собственно, встаёт вопрос: а смеет ли Митал в лице ведьмы хоть что-то говорить ему о справедливости?
Безумец для себя ответил на этот вопрос, поэтому сейчас стал настроен скептично и лишь с ухмылкой вспоминал все те восторженные возгласы Источника и его теневого
