Да, на другой стороне не нашлось решительного человека, способного пойти в атаку на демонов, и растяжки взорвались только после того, как некоторым удачливым беглецам удалось преодолеть воду вплавь. Удача, она дама ветреная и непостоянная…
Москва-река в районе Кремля неширокая и мелкая, метра два на стрежени, если не меньше, и Вадим с тревогой следил за поднимающимся уровнем воды. Он увёл лодку вверх по течению, чтобы спокойно переждать суматоху и потом вернуться в Нагатино, но вышедшая из берегов река указывала… В общем, перекрыли русло литвины собственными телами, массово утонув при попытке сбежать от облака ядовитого газа. Ну, не совсем облако и не совсем ядовитое, но его хватило для паники и побоища всех против всех. Не так себе это Кукушкин представлял, отчего чувствовал себя виноватым. Думал, посечёт осколками сколько-нибудь, а остальные просто сбегут куда подальше. В свою Литву, например.
— А хорошо получилось, боярин! — Волчок сидел в лодке с блаженной улыбкой, подставив лицо поднявшемуся солнышку. — Почитай треть потонула.
— Меньше, — покачал головой Аникита. — Не больше четверти.
— Да чего их, супостатов, жалеть-то? Лучше здесь потонут, чем мы кровушку лить будем. Оно так спокойнее.
— Да и правильно, — согласился Аникита. — А ты, боярин, не переживай, через три дни покойники помягчеют, запруду-то и прорвёт. Давнишние покойники оне не крепкие.
Вадим с трудом удержался, чтобы не сблевать за борт от какого объяснения.
— Как думаете, Казимир жив остался?
— А как же! Эту язву ничем не выведешь, шибко живучий поганец, — кивнул Волчок. — Небось уже к Вильне подбегает.
— Не меняя порток, — заржал Аникита. — Но вот те крест, боярин, есть примета такая — ежели за чей упокой при жизни выпить, то вскорости тот и помрёт. Верная примета!
Кукушкин дотянулся до фляги с коньяком и потряс её. Ага, больше литра осталось.
— Вообще-то я редко пью, но если за упокой Казимира… Чтоб он сдох, собака!
Глава 19
Холодные капли, упавшие на лицо, привели полковника в сознание. Перед глазами всё плыло, но он смог в полутьме разглядеть еловые лапы над головой, сквозь которые просачивалась непонятно откуда взявшаяся вода. Это шалаш и дождик снаружи? Но почему? Вроде был солнечные день и… и взрыв пороха в артиллерийском обозе!
Полковник попробовал встать, но получилось только с третьей попытки, да и закружившаяся голова отозвалась на усилие острой болью в висках и заставила лечь обратно. Не стошнило, и то хорошо. И ещё левая рука с плотно прибинтованными деревяшками привязана к груди.
— Есть тут кто-нибудь, чёрт вас возьми?:
После крика несколько веток ушли в сторону, пропустив дневной свет, и в шалаш заглянул Фёдор-первый, мокрый, но довольный.
— Очнулся, боярин?
— А ты сам не видишь? — раздражённо бросил Иван Леонидович. — Что со мной и где мы?
— Так у государыни Софьи Витовтовны гостим.
— Где?
— В лесу, вестимо где.
— Я как сюда попал?
— Принесли тебя, боярин.
— Фёдор, не зли меня! Распустились без меня, как вижу?
От несправедливого и незаслуженного упрёка с лица Фёдора сползла улыбка, и он принялся описывать эпические подвиги, совершённые им лично и Фёдором-вторым при спасении беспамятного боярина Ивана Леонидовича от злобных литвинов, ливонцев, тевтонцев, татар, гишпанцев и сарацин с маврами. По его словам выходило, что полковника собирались пленить, после чего сжечь на костре как колдуна и продать венецианцам на галеры. Лишь беспримерная отвага двух московских дружинников, бившихся над бездыханным телом с бесчисленными полчищами врагов, позволила продержаться до прихода подмоги.
— Федя, сарацины с маврами откуда взялись?
— Нешто я лжу скажу, боярин? Как набежали двунадесять языков, как пошла сеча лютая…
Ивану Леонидовичу приходилось читать объяснительные записки подчинённых, и удивить его хоть чем-нибудь невозможно. Часовой, умудрившийся потерять на посту автоматный рожок с патронами, сочиняет более смешные и неправдоподобные истории. Главное, уметь понимать этот эзопов язык и вычленять суть. Полковник умел, так что прекрасно понял, как оно было на самом деле. И было это так…
После взрыва исчезли в неизвестном направлении татары хана Гирея — они и без того предусмотрительно не приближались к возам с бочонками, в которых неверные перевозят огненных шайтанов, так что почти не пострадали. Не любят степняки огнестрельное оружие и опасаются его, и эта точка зрения с блеском и грохотом подтвердилась. Оставшиеся живыми возчики-литвины тоже не горели желанием кого-то там пленять, и уж тем более не собирались искать лежавшего в густой траве контуженного полковника. Они были озабочены вопросом как бы половчее сдаться в плен появившимся из леса людям Софьи Витовтовны, а о подвигах и не помышляли.
— Где сейчас Софья Витовтовна?
— На Москву пошла, — Фёдор махнул рукой куда-то в сторону. — А нас тут оставила тебя выхаживать да жерла караулить. Вчера и ушла.
— Я, стало быть, полдня без памяти провалялся?
— Даже чуток больше, — подтвердил ополченец. — Токмо нам торопиться некуда, всё одно обложной дождик зарядил. Дни три лить будет, али того дольше. Да и слаб ты, боярин, для пешего хода. Вот сладим плот…
Иван Леонидович точно помнил, что сюда добирались на довольно приличных лошадях, позаимствованных у подвернувшегося под руку у самой Москвы литвинского дозора. Три верховых и четыре вьючных коня, куда они делись?
Будто прочитав мысли, Фёдор достал из-за пазухи позвякивающий мешочек:
— Вот, боярин, Софья Витовтовна велела передать. Тут на десяток комоней с лихвой хватит.
— Сучка старая! — выругался Иван, и остро пожалел, что не пристрелил царскую бабушку при первой встрече. — А что ты про плот говорил?
— Федька-младший уже ладит. От возов много сухого дерева осталось, к утру и сделаем.
— Тут речка есть?
— Мы, слава богу, не у сарацинов, тут везде речки есть. Мигом до Москвы сплывём, глазом моргнуть не успеешь.
Насколько Иван Леонидович разбирался в нынешней географии, находились они сейчас где-то в районе Барвихи двадцать первого века. Во всяком случае, обоз перехватили там. Так-то да, недалеко, и при желании можно пешком. Были бы силы.
— Делайте плот, — отмахнулся полковник. — Груз наш цел остался?
— Ага, цел. Окромя чудной заморской птицы, кою Софья Витовтовна изволила с собой забрать.
— Дура…
Зачем сумасшедшей бабке квадрокоптер, Иван Леонидович даже не спрашивал. Забрала, значит нужен. Только какого чёрта она со своей сотней к Москве лезет? Надеется разогнать армию Казимира стрелами с костяными наконечниками? Ага, смешно. Почти так же смешно, как если бы племянник Михалыча поубивал всех нахрен при помощи клизмы и горчичников. Так и видится кровища по колено, горы трупов, и Вадик весь в белом с градусником и стетоскопом. Слава партии — врагам погибель!
— Федя…
— Да, боярин?
— Попить мне принеси.
— Наркомовские?
— Просто воды дай.
— А нету.
Полковник удивился. Как это нет воды, если идёт дождь и речка рядом?
— Федя…
— Кипячёной воды нету, боярин, а просто так её пить князь Андрей Михайлович запретил. Злой понос, говорит, от сырой воды случается.
Ивану доводилось испытывать сомнительное удовольствие от употребления водки при контузии, и повторять не хотелось. И уже вообще ничего не хотелось, лишь бы перестала болеть налитая тяжестью голова… Разве что поспать?
Фёдор-первый укрыл задремавшего боярина кожушком из вчерашней добычи, и вышел из шалаша.
Два Фёдора сидели у костра, защищённого от уныло моросящего дождя ветками огромного дуба, и задумчиво смотрели на плящущие под котелком с водой языки огня. Старший из ополченцев поправил лежащий на коленях автомат и вздохнул:
— Ты, Федька, ежели меня убьют, мою долю с добычи в Любимовку захвати.
— Знамо дело, — кивнул младший. — Ты тако же сделай.
