Возвращаться в Чан-Ан я не рискнул, поскольку, как рассказывал купец Пурик, влияние Ичсмы распространялось на всю прибрежную зону в обе стороны на пару недель пути. Одни жрецы быстро договорятся с другими. Оставалось двигаться на юг, где нет больших городов и больших воинских отрядов. От маленьких как-нибудь отобьемся. Если будут сильно напрягать, двинем в горы, где обитают разные племена, в том числе чанка, напавшие на наш караван и давно уже находившиеся в немилости у жителей побережья. Познакомлюсь с ними поближе. Никто не ценит нас так высоко, как побежденные враги
Появилась у меня мысль перевалить через Анды и по какой-нибудь реке сплавиться к Атлантическому океану. Желательно не по Амазонке, протекающей через тропики, хотя было бы интересно побывать и там. Мероприятие будет, конечно, очень стрёмным, но интересным. Пока второе преобладало над смутными предчувствиями. Поэтому решил двигаться на юг, пока не надоест или не возникнут другие, такие же умные, мысли, а потом поискать перевал.
Предполагал, что карательный отряд догонит нас в паре часах ходьбы от Ичсмы, и тогда придется давать бой, где случится. Я оказался слишком хорошего мнения о бюрократическом аппарате религиозного центра, который ничем не отличался от гражданского. Впрочем, могли оказаться лодырями посланные в погоню за нами. Часа через три пути, когда на дороге стали редко попадаться встречные, шагавшие без опаски, что для данной эпохи большая редкость и здесь, и в Центральной Америке, и в Евразии, я нашел место, удовлетворявшее меня по главным параметрам. Здесь справа от дороги был небольшой холм с крутым склоном и поросшей кустарником вершиной. Там мы и спрятались. Спутанная лама, что ее очень нервировало, даже погыгыкала возмущенно, паслась по другую сторону холма, а мы с Гуамом расположились в высоких кустах. Я обломал ветки там, где будут мешать при стрельбе из лука, после чего сделал из них ложе и прилег отдохнуть. Шагать подолгу в жару — это не моё. Гуама, более привычный к таким прогулкам, был назначен часовым.
Ждать пришлось еще часа три. Я уже подумал, что зря грешил на жрецов, что день закончится мирно, когда раб доложил, что появилась добыча. Их было тринадцать: пожилой младший жрец, с кожаной сумкой через плечо шагавший во главе отряда, и двенадцать молодых и крепких мужчин, вооруженных короткими, метра полтора, копьями с кремниевыми наконечниками, ножами из обсидиана и небольшими круглыми кожаными щитами. Без доспехов и босые. На головах соломенные шляпы, украшенные маленькими разноцветными перьями. Нижнюю часть тела прикрывают набедренные повязки. Наверное, вояки (или это полицейские?) уверены, что с двумя чужеземцами как-нибудь справятся такой толпой, даже не имея защитного снаряжения. Хотя здесь войн никогда не было, поэтому и не оснащены хорошим оружием и доспехами. Или надеются, что я, как и аборигены, завидев перья на шляпах, догадаюсь, что это служители бога Ичсмы, и сдамся без боя. Не знаю, зачем с ними поперся пожилой младший жрец. Меня ни с кем не перепутаешь. Наверное, я больно щелкнул по его самолюбию, вот и решил отомстить или захотел хоть на ком-то отыграться за неосуществленные мечты.
Ему и досталась первая стрела, вошедшая под углом в грудь. Пожилой младший жрец, громко и высоко, по-бабьи, вскрикнув, крутанулся на месте и начал медленно валиться на левый бок. Пока он добирался до земли, я выпустил еще шесть стрел, поразив пять его спутников. Один умудрился вовремя отскочить вбок. На этом его везение и закончилось. Вместо того, чтобы закрыться щитом и отступить, наблюдая за летящими стрелами, доблестный вояка закинул его на спину и ломанулся в сторону Ичсмы. Я убил двух его соратников, а потом послал стрелу вдогонку, потому что остальные последовали его примеру, можно было выбирать. Она запросто пригвоздили щит к спине хозяина, который умудрился пробежать еще метров тридцать. Затем я поразил придурка, который держал щит над головой, будто стрелы, как молнии, падали сверху, и остальных карателей. Никто из отряда не должен добежать до города и сообщить о произошедшем. Так мы выиграем время.
Больше никого не было видно на дороге в обе стороны, поэтому мы с Гуамом спустились с холма, чтобы добить раненых и оттащить трупы в кусты. Чем позже их найдут, тем больше у нас будет времени. Первым делом я подошел к пожилому младшему жрецу. Он был жив. Побелевшие губы плотно сжаты, наверное, от боли. Взгляд напряженный, словно хочет разглядеть что-то очень важное вдалеке, но никак не получается.
— Из-за какого предсказания ты подался в жрецы? Пообещали, что станешь верховным? — поинтересовался я чисто из любопытства, потому что и так знал, что мечта должна быть головокружительной, иначе лох не поведется.
Он разжал губы, то ли собираясь ответить, то ли просто не мог дольше сдерживать напор, и изо рта выплеснулась кровь, залила всю шею и верхнюю часть груди. После чего раненый забулькал, точно хотел что-то сказать, блеванул очередной порцией красной жижи и затих. В его сумке были подсохшая кукурузная лепешка и большая высушенная тыква, заполненная кисловатым соком тумбо. Пока я утолял жажду трофейным напитком, Гуам оттащил трупы в кусты и туда же закинул щиты и копья, лишь ножи забрал. На дороге остались несколько лужиц крови, быстро подсыхающих. После чего раб добил содержимое сосуда и слопал лепешку, распутал ламу Маму, и мы неторопливо продолжили путь.
62
До вечера мы топали по петляющей, грунтовой дороге, поднимавшейся вверх не очень круто. Сперва по обе стороны ее часто попадались засеянные поля. Там, где уклон был крут, сделаны террасы. Выращивают кукурузы и понемногу другие овощи.
Помню, как в двадцать первом веке покупал молодую в Перу у уличных торговок. Сидит такая бабулька на раскладном стуле в тенечке, справа от нее пластиковое ведро с вареной кукурузой, початки у которой не очень длинные, но зерна раза в два крупнее, чем у российской, у раза в три, чем вырастает здесь сейчас, а слева — пакет с солоноватым козьим сыром. Платишь денежку и получаешь взамен початок в кукурузном листе и ломоть сыра вместо соли. По вкусу намного круче той, что продают на российских пляжах.
Деревни были маленькие, домов на двадцать, редко больше. Дорога обычно делила ее на две почти равные части. Дома прямоугольные, сложенные из камня и крытые тростником. Никаких заборов или других заграждений. Нет индюков, но почти в каждом дворе есть стадо морских свинок и лама или даже две. Жители мелки, коротконоги, с круглыми туповатыми лицами. Они отвечали нам мои приветствия и забывали закрыть рот. Так и пялились молча, пока мы не исчезали из вида. Крестьянин — это психиатрический диагноз. Зато шансов умереть от голода намного меньше, чем у горожан, поэтому вместе с тараканами и крысами должны пережить ядерную зиму и возродить человечество, причем такое же тупое, как и предыдущее. Есть у меня подозрение, что мы не первая и не последняя самоистребившаяся цивилизация на планете.
Чем выше мы поднимались, тем меньше становилось полей и тем чаще они располагались на террасах, огражденных снизу каменными стенками. Больше стало лесочков и лугов, на которых паслись альпаки — родственники лам, от которых отличаются меньшим размером, более ценной шерстью и, самое главное, плюют только друг в друга. Людей не боятся. Близко к себе не подпускают, но и не разбегаются, завидев человека. У них есть еще два близких родственника, с которыми порой имеют потомство — гуанако (дикая лама) и викунья (мелкое гуанако). Как рассказал мне купец Пурик, аборигены не перевозят на альпаках грузы и не охотятся на них. Вьючными животными служат только ламы, а охотятся только на гуанако, хотя порой едят всех подряд. Альпаки и викуньи живут на воле, пасутся на горных склонах, но раз в год, осенью, когда в северном полушарии весна, их сгоняют в специальные загоны и стригут. Шерсть у них намного лучше, чем у овец: тоньше, легче, теплее, водонепроницаемая, несмотря на то, что без жира, благодаря чему меньше пачкается.
