тех, кто к миру намертво присосался паразитом, нужно было этот мир сломать, то хотя бы он мог сделать всё, чтобы сохранить свои силы, чтобы спасти народ. К примеру, пожертвовать своими подчинёнными… даже если количество этих жертв будет доходить до половины населения империи. Это аморально, да. Но сейчас Волк понимает, что объективно было бы лучше пожертвовать половиной Народа, чтобы спасти оставшихся, чем то, что случилось на самом деле, когда Народ, оставшись брошен богами, изничтожил сам себя в страшной гражданской резне.
— По крайней мере тогда я считал, что нет. И после пробуждения оказался шокирован тем, что увидел. Усмирённый мир. А такие места, как Vir Dirthara, убедили меня окончательно, что я должен всё исправить и как можно скорее. Вернуть мир, в котором жил я…
— И Корифей неслучайно завладел твоей Сферой Средоточия? — предположил магистр, уже уловив нить последующих событий.
— Это так. Я посчитал, что единственный способ всё исправить — уничтожить Завесу. Но утенера не вернула и половины моих сил — я был слаб, чтобы сам воспользоваться Сферой. В том числе за всё это время были утрачены большинство вспомогательных артефактов, которые я использовал при создании Завесы. Возможно, тебе подобные попадались.
Безумец кивнул. Последний раз такой артефакт попался на глаза мужчине, когда он в первый месяц после своего пробуждения оказался в эльфийском хранилище, около Редклифа. Всегда на его памяти инертный шар на обсидиановой подставке именно тогда странно отреагировал на метку. Магистр почувствовал, что этот артефакт может, как укрепить Завесу, так и деструктивно на неё воздействовать, поэтому уничтожил его. И только спустя два года узнал, что сделал это не зря.
— Мои агенты смогли найти Корифея, который к тому моменту уже собрал немало сподвижников. Воспользовался тем, что юг был поглощён гражданской войной. Но его цели мне подходили, поэтому я привёл его к Сфере. Я рассчитывал, что взрыв, который произошёл на Конклаве, его убьёт, а Завеса получит неисправимые повреждения…
— Но ты не учёл, что бессмертное порождение тьмы взрыв переживёт, — хмуро подметил Безумец: уж больно часто в словах эльфа было «не предполагал», «не учёл».
— Не учёл, — повторил сокрушающийся Волк. — И мне пришлось придумывать легенду об отступнике и отправиться в Убежище, чтобы всё исправить…
Кратко поведав, как эльфийского бога занесло к людям в Инквизицию, Солас приостановил свой рассказ и глянул на магистра. Разумеется, это не всё, что когда-нибудь будет обсуждено, но пока важно другое — а продолжатся ли их встречи? Эльф понимал, что сегодня может всё закончится.
Человек может отказаться от своих слов, посчитает услышанное чрезмерно неправильным, шокирующим, скажет, что такая правда эльфа меняет многое. Ведь сейчас перед ним сидит буквально виновник всех бед своего народа за последние несколько тысяч лет и виновник конца света, от которого они еле-еле успели спасти мир сейчас. Даже не полностью спасти, потому что первое порождение тьмы с опасным артефактом в лапах всё ещё жив.
Банально правда хромого мага могла напугать: явление древнего бога это что-то совсем немыслимое, непостижимое. Инстинктивно он мог захотеть избавить себя от этой неправильности, неестественности, что и представляет собой это остроухое существо (не эльф), чья природа за пределами представлений о реальности.
И Солас бы не стал осуждать, если бы человек именно в данный момент захотел оградить себя от этой неестественности, ожидаемо защититься и что по его инициативе они больше не встретятся в Тени. Эльф бы понял, но… не принял. Оттого Волк и сидел сейчас молча, дал собеседнику время всё обдумать, но сам затаил дыхание, потому что опасался услышать отторжение. Впервые, он как никогда признавался искренне, что эти встречи были важны для него. Старый интриган и лжец уже давно не видел в магистре конкурента или преграду своим планам, после победы над Корифеем, — лишь родственную душу, который схоже смотрит на мир, и мудреца, споры с которым заставили столько раз переосмыслить свои взгляды на этот мир и свой радикальный подход к решению проблем.
Сложно было это озвучить, но сейчас, в момент первого за тысячелетия порыва искренности, лишиться лояльности своего сподвижника для него будет равноценно потере Митал…
— Тебе когда-нибудь говорили, что ты, Ужасный Волк, ослеплён манией величия, подобно дураку? — спустя время долгих раздумий, Безумец ответил, а его слова получились грубые, а взгляд хмурым.
В момент нарушения тишины и ожидания эльф дрогнул, но когда услышал упрёк полностью, то только блаженно улыбнулся.
Это не было отчуждением. Это была попытка разобраться, оценить, проанализировать разрушительные деяния одного древнего гордеца. Как хромой маг всегда и делал. Конечно.
Элвен до сих пор не мог поверить, что желанно открыть правду, действительно, так просто.
Как он мог даже допустить в мыслях, что этот человек испугается и изменит собственным принципам — добираться до истины?
Сейчас, когда магистр хмурил грозно брови и с укором смотрел на собеседника, а эльф был максимально не собран, создавалось впечатление, что это у хромого мага здесь тысячи лет бурной жизни за спиной, и он отчитывает юного ученика, до сих пор так и оставшегося… волчонком, заигравшимся в мятежника.
— Никогда. Ни один элвен не осмелится сказать подобное богу, — ответил Солас, продолжая хранить всю ту же улыбку на лице. Гордыня его ничуть не была задета таким обращением к себе.
— Значит, стану первым. Ты говоришь, что поступаешь на благо Народа, но на самом деле делаешь то, что правильно кажется для тебя. И если в первый раз глупость простительна. Как я и говорил, несмотря на плачевные последствия для Элвенана, Фен’Харел сделал главное: спас мир от паразитов. Но дальнейшие твои действия не выдерживают никакой критики. Решив уничтожить Завесу, погрузив оба мира в хаос, ты искал спасения от правды, что история пошла совсем не так, как хотелось именно тебе, а не Народу. Если даже допустить, что возвращение к «что было раньше», возможно, то это ты получишь свободу, но не другие эльфы, вновь.
— Твоя позиция насчёт Завесы мне уже знакома, — кивнул эльф, зная, почему магистр никогда не признает её уничтожение благом для мира.
— И поныне ты не предложил разумную альтернативу. Ты уверен, что без Завесы было лучше, потому что в родном мире лично тебе жилось лучше, но ты не обременяешь себя вопросом: а что будет с миром потом? Как и было при её создании. Можно проследить, что твоя поспешность заканчивается только разрушениями.
Солас на этот раз промолчал. А что ему сказать? Он лучше знает, что нужно его Народу? Да, так бы он ответил и раньше, в своё время, и
