– Может, поменяем? – предложил Лука.
– Думаешь, согласятся? – засомневался князь.
– Попытка – не пытка, – пожал плечами Лука Фомич.
– Попробуй, – разрешил Андрей, отправляясь досыпать.
Только князь уснул, как грохот выстрелов прервал его сон. Андрей спал не снимая брони, потому быстро выскочил на палубу.
– Бусормане, – кратко сообщил воевода причину выстрелов.
– Не видно не зги, – Андрей всматривался в густой туман, но ничего не видел.
– Слушай, – Лука предупреждающе поднял руку. – Пали!
На носу навы рявкнуло орудие, выплевывая каменное ядро. Над рекой раздались яростные крики, шум усилился.
Вдруг наву прилично тряхнуло.
– Басурмане! – раздался тревожный крик с противоположного борта.
– Пищали! – Лука снова дал отмашку.
Турки не ожидали такого приема, Андрей не представлял, каким местом они думали, начиная ночную атаку в густом тумане.
Турок побили быстро, даже до рукопашной дело не дошло. Жалко только, что турецкий кораблик потопил один из захваченных у пиратов баркасов, зато сам фрегат[66] достался им в качестве приза.
Остаток ночи Андрей не сомкнул глаз, всматриваясь в туман, пытаясь в густых клубах углядеть османские лодки.
– С рассветом греков в баркасы посадим, а сами часика через два двинем, – решил Андрей.
– Басурманинов за борт? – вновь вернулся к теме полона Лука.
Андрей поморщился. Обменять пленников, как задумал воевода поначалу, не получится. Брать с собой – дураков нет. Они плывут в турецкие владения. Остается только одно…
– Кончай их, – решение далось Андрею без труда и моральных мук.
– Сделаем, – буднично ответил воевода, направляясь к открытому люку трюма.
Рано утром греков отправили на сандалах, так правильно назывались рыбацкие баркасы, отбитые у осман. Греки уже не причитали, им дали шанс вернуть свои товары и корабли. Столица недалеко, прибрежные воды патрулируют императорские галеры, и если повезет, то императорский флот успеет на помощь.
Сандалы же греки обещались передать Фоме и Ждану, чьим представителем грекам представился воевода. Рожа у Луки – совсем не купецкая, выглядел новгородец совсем по-разбойничьи, даже в дорогих одеждах, которые он напялил на себя, чтобы показать грекам грамотку.
«Фома, житель России, поручает сэру Луке, по прозвищу Вострая сабля, вести его дела, в том числе с жителем Кафы Савелием».
У Андрея заготовлено много таких филькиных грамот на имя Вострого кнута, Ерошки и Кузьмы. На всякий случай, и вот – пригодилось.
С греков взяли расписки, что они обязуются передать сандалы в целости и сохранности. Небольшие суда не требовали фиксации права собственности у нотариуса – проблем меньше.
– Может, рискнем, пошукаем кораблики? – предложил Кузьма воеводе, провожающему взглядом уходящие в туман сандалы.
– Что ты там оставил? – воевода, в последний раз бросив взгляд на лодки, повернулся к товарищу.
– Мало ли… сухари там, али еще что найдем.
– А если басурмане шум поднимут, али заблудишься в тумане?
– Где тут плутать? Я приметил, где стоят корабли.
– А османы? – все еще сомневался Лука Фомич.
– С кистенем мы корабль возьмем, – ответил Кузьма.
– Государю сказать надобно.
– Зачем? Он досыпать ушел. Мы быстро.
– Раз быстро, то давай, – разрешил воевода. – Кого возьмешь?
– Да уж есть охотники, – обрадовался новгородец дозволению.
Шлюпка не сбилась с курса, Кузьма вывел ее точнехонько к большой трехмачтовой тяжелой галее. Пузатая галеацца встретила их абсолютной тишиной.
– Вымерли они там, что ли? – предположил Ша-телен, напросившийся пойти с Кузьмой на рисковое дело.
– Пасть закрой, – буркнул Кузьма, взбираясь на достаточно высокий борт корабля.
Охотники тщательно обследовали судно, но ни живых, ни мертвых на галеацце не обнаружили. Зато имелись следы грабежа, маленькая каюта выпотрошена разбойниками, не оставившими абсолютно ничего. На камбузе творилось полное безобразие, кладовка с запасом продовольствия – единственное место, где охотники смогли поживиться. Мешок сухарей, немного орехов – вот и вся добыча.
Товары, перевозимые сэром Критопулло, охотники оставили без внимания – слишком тяжелые. А легкий товар, что был на борту, видно, османы уже утащили на свои кораблики. Кузьма только прихватил с собой полдюжины слитков меди, да канат захватили, на всякий случай.
В лигнии удалось поживиться не в пример больше. Во-первых, в каюте османы бросили карту побережья. Кузьма прибрал ее, государь спасибо скажет. В кладовке боцмана нашли почти не тронутый запас продовольствия. Осторожно перегрузили его на лодку, а потом жадность обуяла мужиков. Они под носом турок умудрились спустить на воду лодку с лигнии, так как оставшиеся мешки и корзины с продуктами Кузьма не собирался оставлять османам.
Товары на лигнии разнообразные, в потемках толком ничего не видно, понятное дело, смотрели без факелов, на ощупь, да и время поджимало рисковых мужиков. Но кусковое мыло Булат нашел в больших деревянных ящиках. Сколько могли, они натаскали его в лодку.
– Я гляну, что у басурман делается? – шепотом спросил Булат разрешение у Кузьмы.
Новгородец молча кивнул головой. Татарин до берега добирался вплавь, плыть-то всего ничего, галера стояла у самого берега. Кузьма терпеливо ждал возвращения друга, и когда прошло уже достаточно времени, стал волноваться, внимательно вслушиваясь в шум на берегу.
Рядом раздался слабый всплеск, и вернувшийся татарин крепко ухватился рукой за борт лодки.
– Тащи, – выдохнул он. Булат другой рукой придерживал безвольное тело.
Пленника, скраденного на берегу, втащили в лодку, потом помогли забраться в нее Булату и, стараясь не шуметь, поплыли прочь от берега.
– Смотри в оба, – жестом велел баронету Кузьма.
К счастью, мимо навы не проскочили, вовремя углядели силуэт корабля, и, уже наплевав на осторожность, дружно взмахнули веслами, подгоняя лодки к борту фрегата.
Допрос пленника дал полезную информацию. Во-первых, атаман, командовавший флотилией, убит.
Часть османов вновь попыталась атаковать наву, но неудачно. Может, кто и прорвался в море, но большинство вернулось назад на берег реки. Остальные в авантюре не участвовали, подчинившись новому вожаку. Утром, с рассветом, если погода позволит, османы решили сжечь наву, направив на нее зажигательный брандер и обстреляв корабль зажигательными стрелами.
– Пора валить, – вынес решение не выспавшийся Андрей. Ближники с ним согласились, и даже шкипер не спорил, предпочтя риск в неспокойном море – смерти от руки осман.
Фрегат взял наву на буксир, выводя в открытое море. Там Андрей перешел на фрегат, забрав с собой Булата, Кузьму и еще дюжину человек. Баронет напросился идти с ними, князь поставил условие – сидеть на веслах на равне со всеми. Рыцарь не возражал. Шателен быстро утрачивал европейский снобизм, и как нормальный русский мужик уже не чурался работы, если того требовали обстоятельства.
Причина перехода Андрея на малый кораблик заключалась в Ерофее и Иоанне. Вначале Ерошка пенял князю, что он проигнорировал посещение церкви в Трапезунде, и считал, что в беде, постигшей их – вина князя. Андрей терпел, терпел да наорал на Ерофея, мол, турки тут ни при чем, встреча с османами – воля случая. А если начистоту говорить, то в нападении турок виноват сам Ерофей. Кто знает, чем они с Вострым кнутом занимались в столице, только пленные говорят, что турки конкретно пришли по их души. Ерофей моментально заткнулся, а боярин устроил с воеводой толковище, вновь допросив пленников, коих Лука еще не успел отправить кормить рыб.
А Ерофей тем временем схлестнулся с Иоанном, по вопросам веры, или хрен знает чего. Андрей в тонкостях спора не разбирался, тем более оба орали по-гречески[67]. И лишь в запальчивости Ерофей переходил на русский язык. Суть спора – может ли православный священник убивать врага. Ерошка доказывал, что может и более того – просто обязан, а Ванька с пеной у рта утверждал обратное.
– Се удержано святыми канонами! – орал Ванька.
– Не удержано есть святыми канонами! – отвечал оппоненту Ерофей.
Вопрос щекотливый, для Руси актуальный и сформулирован он давно: «Аще поп на рати человека убиет, лзе ли ему потом служити?»[68].
По мнению Ваньки, священник, совершивший убийство во время боевых действий, даже, возможно, защищая себя, однозначно запрещался в священно-служении.
Ерошка доказывал обратное – отказ от применения оружия равносилен самоубийственной смерти, что влечет невозможность жить и служить.
Не вникая особо в тонкости спора, Андрей был на стороне Ерофея, русские монахи столько раз спасали Русь от неминуемой гибели, а греки свой Константинополь просрут, надеясь на помощь Запада. Но сказать такое Андрей не мог – не поверят. Царьград пока еще стоит, хоть империя ужалась до пределов города и нескольких десятков деревень в округе. Типа, Москва в пределах МКАДа. Бог весть, может, и повторит Москва судьбу Царьграда, если ее правители будут продолжать лизать жопу Западу.
